ДВА ОТЦА, ДВА СЫНА

Дед строил дом – не достроил. Сын достраивал дом – не достроил. Возьмется ли внук достраивать эту старую новостройку? Таковы условия задачи, для решения которой, оказывается, мало целой жизни. 

Алексей СЛАПОВСКИЙ

ДВА ОТЦА, ДВА СЫНА

История в перемежном стиле

Театрофильм в 2-х сериях

АЛЕКСЕЙ (АЛЕКСЕЕВИЧ) ИВАНОВ, дед

АНТОНИНА (НИКИТИЧНА), бабушка

АЛЕКСЕЙ, сын

РЕНАТА, жена сына

ЛЕША, внук

МЫРКОВ, двоюродный брат Алексея Алексеевича

ЕКАТЕРИНА, жена Мыркова

ЖИЛИНСКИЙ, архитектор

КОЧЕРЕГО, прораб

ЛЮБА, девушка

Следует учесть, что все персонажи, кроме Любы, по ходу действия взрослеют и стареют. Поэтому один актер будет играть и деда, и отца, и внука в молодости. Алексей Алексеевич, дед, и его сын Алексей в зрелом возрасте – другой актер. Рената, Мырков, Екатерина, Жилинский, Кочерего – разные актеры или те же в гриме.

1 СЕРИЯ

Давным-давно, в 1975 году, молодой врач-хирург Алексей Иванов с женой Антониной и пятилетним сыном, тоже Алексеем, приехал туда, где прошло его детство, где был родительский дом, а теперь – пустырь. Только высокое и раскидистое дерево на краю, липа.

Было Алексею тогда 27 лет. И вот он стоял и осматривался.

ГОЛОС АНТОНИНЫ. Леша!

АЛЕКСЕЙ. Я тут!

Появляется Антонина. Встревожена.

АНТОНИНА. Назвал сына, как себя, вот и путаемся.

АЛЕКСЕЙ. Традиция, Тонечка. Отец Алексей Алексеевич, дед был Алексей Алексеевич. Вот и сын – Алексей Алексеевич.

АНТОНИНА. Куда-то делся наш Алексей Алексеевич.

АЛЕКСЕЙ. Мужику пять лет. Я в пять лет на речку сам уже бегал. Или с Васькой, братом двоюродным. Плавать оба рано научились. Один раз лодку чью-то взяли, на ту сторону переправиться. Без весел, руками гребли. А лодка – с дырой. На середине начали тонуть…

АНТОНИНА. Успокоил, спасибо. Лешечка! Леша! Ле-ша-а-а!

АЛЕКСЕЙ. К реке тут не выйти. Васька все перегородил.

АНТОНИНА. А если перелезет? Леша! Лешик, ты где? (Алексею). Мы зачем приехали? Тут пустырь, кусты, нет ничего!

АЛЕКСЕЙ. Я тут вырос. А потом решили что-то построить. Детский сад, кажется. Но не построили. Зря только выселили отсюда.

АНТОНИНА. И что?

АЛЕКСЕЙ. Что?

АНТОНИНА. Вас выселили, детсад не построили. Мы сюда через всю Москву ехали, чтобы ты мне это рассказал?

АЛЕКСЕЙ. Хотелось показать, откуда корни. Когда видишь, где человек рос, что-то о нем понимаешь. Я бы хотел увидеть двор, где ты родилась.

АНТОНИНА. У нас во дворе был морг.

АЛЕКСЕЙ. Правда?

АНТОНИНА. Ну, не во дворе, через улицу. Так и говорила: живу напротив морга. И что ты во мне теперь понял? Я на труп не стала похожа, нет?

АЛЕКСЕЙ. Чего ты злишься?

АНТОНИНА. Да то, что у тебя сын пропал, а ты… Как утес стоишь тут, умиляешься. Давай, ищи его!

АЛЕКСЕЙ. Сейчас… Вот ничего особенного – ну, речка, лесок за речкой, а мне снится постоянно. Были бы деньги у отца, он бы другой дом купил здесь же. Или вернулся бы и заново построился, раз место пустое осталось. А может, у меня получится. Если откладывать в месяц рублей по тридцать. Или даже пятьдесят…

АНТОНИНА. А жить на что?

АЛЕКСЕЙ. Ты работаешь, я в клинике и на «скорой» – проживем. Родители помогут. Родим им еще девочку – озолотят.

АНТОНИНА. Ага, уже рожаю. Тут с одним ребенком с ума сойдешь, а ты…

АЛЕКСЕЙ. Я правильно понимаю, что ты больше не хочешь детей?

АНТОНИНА. Не сейчас. И что значит – детей? Не только девочку?

АЛЕКСЕЙ. Я бы еще от одного сына не отказался.

АНТОНИНА. Не отказался бы он! Ты этого найди сначала!

АЛЕКСЕЙ. Да никуда он не денется! Тоня, что с тобой? Была хиповая герла, оторва, а теперь…

АНТОНИНА. Нравилось, что я в ресторанах пою? Могу опять.

АЛЕКСЕЙ. Нет, но…

АНТОНИНА. Леша! Лешка, черт бы тебя побрал! Еще немного, и я пойду в милицию звонить! Где тут телефон?

АЛЕКСЕЙ. Был на почте.

АНТОНИНА. А почта где?

АЛЕКСЕЙ. Там. Ты зря, он наверняка где-то…

ГОЛОС ЛЕШИ. Мам, ты звала?

АНТОНИНА. Не только звала, а голову оторву сейчас! Ты где?

ГОЛОС ЛЕШИ. Тут!

Антонина уходит. С противоположной стороны появляется Мырков.

МЫРКОВ. Здоров, брательник. Давно не видел тебя.

Они пожимают друг другу руки.

АЛЕКСЕЙ. Как дела, как жизнь, кем работаешь?

МЫРКОВ. У всех сразу один вопрос – кем работаешь! Будто это что-то значит.

АЛЕКСЕЙ. А разве нет? Я вот хирург. Людей спасаю.

МЫРКОВ. Не факт. У меня тещу полгода назад тоже хирург спасал. А вместо этого зарезал.

АЛЕКСЕЙ. Теща была? Ты женился?

МЫРКОВ. Обидно ты спросил, Алексей. Будто я такой, что даже жениться не могу.

АЛЕКСЕЙ. Да нет, я просто…

МЫРКОВ. Не просто! Ты уж извини, но у меня такая особенность – сразу вижу, что люди думают. Очень мешает жить. Ладно, удовлетворю твое любопытство. Свалку помнишь за Жареным бугром?

АЛЕКСЕЙ. Еще бы! Там мебельная фабрика отходы сваливала, мы фанерки и планки таскали, чего только из них не делали! Автоматы, пистолеты, клюшки хоккейные. На реке играли, когда замерзала, и пока снега еще не было. Ты на воротах стоял.

МЫРКОВ. Детство, да. Лучший способ общения. Вспомнил детство – наладил контакт. Вот на этой свалке я и работаю. Сортировщиком. Проще сказать – мусорщиком. Ну? И что тебе это говорит?

АЛЕКСЕЙ. Да ничего. Тоже работа.

МЫРКОВ. Я наблюдательный, Алексей. Я вижу, как тебя перекосило сразу. Мусорщик! Ты даже носом понюхал в мою сторону. Помойкой воняет?

АЛЕКСЕЙ. Вася, ты чего? Да мне абсолютно все равно, где ты работаешь!

МЫРКОВ. А зачем спросил? Запомни, Леша, профессия о человеке ничего не говорит. Вот если бы ты спросил – чем ты живешь, Василий, о чем думаешь? – это вопросы конкретные, я бы ответил.

АЛЕКСЕЙ. Хорошо, чем живешь, что думаешь?

МЫРКОВ. Да неинтересно тебе это. Извини, на смену пора. Диспетчером я работаю на самом деле при железной дороге. (Смотрит на часы). Правда, время еще есть. Пива хочешь?

АЛЕКСЕЙ. Хочу.

МЫРКОВ. И я хочу!

АЛЕКСЕЙ. Вспомнил! Вспомнил твою шуточку! Ты всех на это покупал! Подойдешь, спрашиваешь – конфетку хочешь? Все думают, что угощаешь, – да, хочу, давай. А ты: я тоже хочу. Смешно было.

МЫРКОВ. Время идет, а люди не умнеют. Ладно, родственник. Захочешь по душам поговорить – я всегда открыт.

Мырков удаляется.

АЛЕКСЕЙ. Эй, открытый человек, а ты зачем тут перегородил все? К реке ни подойти, ни подъехать!

МЫРКОВ. Это чтобы посторонние не лезли. Дорога рядом, все и сворачивают. То машину помыть, то пикник устроят. А я не мусорщик, в самом-то деле, чтобы за всеми убирать!

АЛЕКСЕЙ. Я машину не мыл, у меня ее нет. И пикник не устроил. А ты как-то странно со мной… Может, я тебя обидел когда-то?

МЫРКОВ. Наоборот, я тебя обижал. Я над всем пацаньем тут командир был. Ты от меня даже плакал. Вот и приехал похвастаться. «Я теперь хирург, а ты теперь никто!»

АЛЕКСЕЙ. Неправда!

Мырков разочарованно машет рукой и уходит.

ГОЛОС АНТОНИНЫ. Леша! Леша, ты опять?

Антонина появляется.

АНТОНИНА. Сказал, что к тебе пошел. Не видел?

АЛЕКСЕЙ. Нет. Знаешь, я так и вижу: тут сад, яблони, вишни, а дом в глубине… Как у нас был – одноэтажный, обычный, уютный… Хотя, если будет трое детей…

АНТОНИНА. Дразнишь?

АЛЕКСЕЙ. Мечтаю.

АНТОНИНА. Давай я тоже буду мечтать. Что я опять пою, но не в ресторане, а солистка ВИА какого-нибудь. Или сама по себе. Гастроли, вся страна знает, Кобзон при встрече руку целует. Ну, давай. Ты о своем, я о своем. (Встает рядом с чрезвычайно мечтательным лицом). Помечтал? А теперь давай жить в реальности! (Кричит). Леша!

АЛЕКСЕЙ. Леха, в самом деле, хватит прятаться!

АНТОНИНА. Не называй его Леха!

АЛЕКСЕЙ. Я в шутку.

АНТОНИНА. Даже в шутку!

С этими словами уходят на поиски сына.

Прошло 22 года. И опять Алексей, то есть теперь уже Алексей Алексеевич Иванов, 49-летний предприниматель в сфере поставок медицинского оборудования, — на том же пустыре, еще более заросшем. С ним его сын Алексей, врач-хирург по примеру отца (тот же актер, что был в первой сцене), жена сына Рената, она анестезиолог, Антонина Никитична (актриса из первой сцены в гриме или другая) и пятилетний внук Леша. Антонины Никитичны и Леши сейчас не видно.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (Алексею). Чувствуешь – воздух?

АЛЕКСЕЙ. Сыровато как-то.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это от реки свежесть идет. Я тут все детство провел. Мы с твоей мамой полжизни мечтали этот участок купить и дом построить. Нравится, Ренаточка?

РЕНАТА. Хорошее место.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А этой липе, наверно, лет сто. Если залезть, весь поселок увидеть можно. Леша, попробуй.

АЛЕКСЕЙ. Верю на слово.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Высоты, что ли, боишься? Ты вообще по деревьям лазил? В детстве?

АЛЕКСЕЙ. Нет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Тоже мне, пацан! (Ловко лезет на дерево). Красота! И реку видно, и даже Москву. Кремль вижу! Честное слово, вижу Кремль! Алексей, залезай, сам увидишь.

АЛЕКСЕЙ. Потом.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Заодно оценишь масштаб работы. Ты ведь поможешь мне? Вместе строить будем.

АЛЕКСЕЙ. Меня в Питер зовут. Там отделение экспериментальной хирургии по моему профилю. Они знают о моей работе, статьи мои читали…

ГОЛОС АНТОНИНЫ НИКИТИЧНЫ. Леша!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ И АЛЕКСЕЙ (одновременно). Я тут!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА (выходит из-за кустов). За ребенком кто следить будет?

РЕНАТА. Только что здесь был.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Тут река рядом! А там железная дорога!

АЛЕКСЕЙ. Утонет и под поезд попадет.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Леша, плохие шутки! Забыл, как ребро ломал?

АЛЕКСЕЙ. На ровном месте. Упал неудачно.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Если на ровном месте можно покалечиться, то… (Заметила мужа на дереве). Ты чего там делаешь?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Хочешь прудик с лебедями?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Лешу не видно оттуда?

АЛЕКСЕЙ. Пап, я не строитель. Зачем…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. И я не строитель. Я же не говорю – строить. Просто – обсуждать вместе со мной, время от времени приезжать, контролировать.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. О чем речь?

АЛЕКСЕЙ. Я говорил уже – зовут в Питер. Серьезная работа, перспективы.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Я думала – на уровне предложения.

АЛЕКСЕЙ. И я хочу его принять. И Рената согласна.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А Леша как же? Ему четыре года всего, хороший детсад нужен, потом хорошая школа.

РЕНАТА. Там все это есть.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (слезает). Алексей, я тебя понимаю. Вроде того, папа из врачей в торговлю ушел, а я не хочу. Но ведь я не картошкой торгую. И мне давно нужен помощник.

АЛЕКСЕЙ. Я учился на врача.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Помощник – грамотный! Знающий, что такое медицина и что ей нужно в смысле оборудования! Не такой, как Суконев, который пушной техникум закончил! Песцовыми шкурками торговал, а теперь, видите ли, в томографах разбирается! Дичь!

АЛЕКСЕЙ. Извини, что напоминаю, мне двадцать семь, сыну почти пять…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Жалеешь, что рано женился? Я тоже рано, зато мы с матерью молодые у тебя. Относительно.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Лучше раньше по любви, чем… (Пожимает плечами и умолкает, словно усомнилась в правильности начатых слов). Леша! Лешик, ты где?

Уходит на поиски.

АЛЕКСЕЙ. Я к тому, что хочу сам выстраивать свою жизнь. Мы до сих пор живем с вами, я, конечно, не против…

РЕНАТА. А я против. При всем уважении.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Значит, отсюда ветер дует? Ты его подначиваешь?

РЕНАТА. Не подначиваю, а говорю прямо, что пора жить отдельно. Я вас люблю, Алексей Алексеевич, и Антонину Никитичну люблю, но себя люблю еще больше.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Думаете, спорить буду? Не буду. Езжайте, куда хотите. Но просьба. Я сейчас разрываюсь. И дел море, и дом буду строить. Не только для себя. Хотя бы год можете подождать? Алексей, за год ничего не случится. Твоя квалификация останется при себе. Я вот двенадцать лет не режу, но поставь меня к столу – все сделаю, как надо. Один год – цена вопроса. Поможешь мне с делами или с домом хотя бы.

РЕНАТА. Разговор только с ним? Мое мнение не учитывается?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Все учитывается.

ГОЛОС АНТОНИНЫ НИКИТИЧНЫ. Леша! Леша!

Она появляется на сцене.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Что вы стоите, искать пора!

РЕНАТА (осматривает ближайшие кусты). Он где-то тут, просто любит прятаться. Раз, два, пять, я иду искать!

АЛЕКСЕЙ. Я хочу заниматься тем, что нравится! Мама вон после консерватории хотела петь – и пела. А потом в музыкальной школе преподавала – тоже ведь нравилось, да?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Конечно.

РЕНАТА. Леша, хватит, сдаемся, ты выиграл!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Милый ты мой, я тоже хотел быть только хирургом, но было такое время, что надо было что-то жрать!

РЕНАТА. Вам совсем не платили? Леша, я ведь накажу! Вылезай!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Копейки нам платили! И я тоже, Алексей дорогой, сын мой любезный, презирал все это – бизнес, торговлю! Но быстро понял – это не просто торговля! Это нужно для людей! И я не предлагаю им какую-нибудь поддельную парашу, как тот же Суконев! Знаешь, откуда он томографы свои берет? Подержанные – из ветеринарных корейских клиник! Позорище! Да, хирургия – почетно и важно. Почти искусство! Миллиметры все решают, скальпель вправо, скальпель влево – человек умер. Но в моем деле – микроны! Там недожал, тут пережал, этому лишнее сказал, этому недоговорил! Дипломатия высшего порядка, если хочешь. Попробуешь – сам поймешь.

РЕНАТА. То есть, значит, это не на год? Навсегда?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ренаточка, я всегда говорю только то, что говорю. Сказал – на год, значит на год. Дальше он сам решит. Сейчас ничего не отвечайте, подумайте до завтра. И вот что. Вы правы – городская квартира для совместного житья не подходит, даже наша большая. Построим тут дом, тогда объединимся. А пока квартиру куплю для вас. Хотите, живите, хотите, сдавайте и езжайте в Питер. Через год.

РЕНАТА. Квартиру – тоже через год?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да купил я ее уже! Оформить – пара дней.

РЕНАТА. Спасибо.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не за что. Ну, я вижу, всем моя идея нравится, место нравится, очень рад. Поехали?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Про внука уже забыл?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Помню, сейчас найду. Я тут все уголки знаю.

Он уходит.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Вы бы не обижали отца. Он всю жизнь об этом доме мечтает. И не торопитесь уезжать. Тут я вам помогу, а там кто? Он у нас и так неправильно питается. Макароны и макароны, для ребенка вредно. Овощей совсем не ест, фруктов тоже. Я ему яблоки тру, там пектин, для стула хорошо. Вы замечали, что у него запоры?

РЕНАТА. Разве?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Родители! Да, представьте себе. Иногда по три дня не ходит.

АЛЕКСЕЙ. А ты отслеживаешь?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Конечно. Он, когда сходит, меня зовет, чтобы я посмотрела. И знаешь, консистенция у него часто нехорошая. Прямо орехи такие. Мальчику, наверно, ими даже какать больно. Вы с Ренаточкой врачи оба, взяли бы на контроль.

АЛЕКСЕЙ. Да, надо посмотреть.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Леша! Алексей! Теперь оба пропали…

Она уходит искать.

РЕНАТА. Похоже, придется остаться. Если отдельная квартира, я даже рада. Я слишком москвичка, Питер не очень люблю. Ты как?

АЛЕКСЕЙ. Что?

РЕНАТА. Как смотришь на это?

АЛЕКСЕЙ. Не знаю.

РЕНАТА. Дом, конечно, тоже мощная идея. Я цинично скажу: родители не вечные, дай бог им здоровья. Зато потом… Дом – для детей хорошо. На земле. В саду живые растения. Бабочки. Лягушки.

АЛЕКСЕЙ. Хочешь еще детей?

РЕНАТА. А ты?

АЛЕКСЕЙ. В принципе да.

РЕНАТА. Я тоже. В принципе.

Они уходят.

Шум работающего бульдозера.

На сцену выходят Алексей Алексеевич, архитектор Жилинский и прораб Кочерего. Архитектору и прорабу сейчас около тридцати лет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Значит, так. Здесь будет дом основной, там гостевой, там гараж на две машины, мою и сына.

КОЧЕРЕГО. А гостям куда?

ЖИЛИНСКИЙ. Могу подземный гараж спроектировать. Одному клиенту сделал. На десять машин, а под ним бомбоубежище со всеми удобствами. Продуктов на пять лет, генератор, вентиляция с очисткой. Он даже примерился пожить там недельку. Вылезать не хотел – тишина, покой.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не надо. Площадку для машин устроим, что тут, места мало?

КОЧЕРЕГО. Места хватает. Только к реке выхода нет, кто-то лепится у вас там.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Брат мой двоюродный лепится. Мы тоже когда-то здесь жили, все детство я тут провел. Решил вот таким образом вернуться.

КОЧЕРЕГО. Престиж, ближнее Подмосковье.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Престиж ни при чем. (Жилинскому). Кстати, никаких башенок, никакой этой пошлости. Строго, просто, но стильно.

ЖИЛИНСКИЙ. Я покажу варианты фасадов. За прошлый год семь проектов сделал, все довольны. Один клиент говорит: нарисуй мне что-то в стиле барокко. Я говорю: нарисовать-то я могу, но ведь не построят!

КОЧЕРЕГО. Спокойно! Вы нарисуйте, а построить – наше дело.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не отвлекаемся! Главное – что внутри. Три этажа. Третий не мансардный, полноценный, не люблю этих косых потолков.

КОЧЕРЕГО. Можно четвертый мансардой сделать.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Зачем? Зачем вообще эти мансарды?

КОЧЕРЕГО. Людям нравится.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Давайте вот что. Он архитектор, вы строитель. Мы с ним придумываем, вы исполняете.

КОЧЕРЕГО. Понял, молчу.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Итак, три этажа. Третий – рекреационный.

КОЧЕРЕГО. Я такого не строил. Это что?

ЖИЛИНСКИЙ. Зона отдыха.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да. Библиотека, тренажерная комната, бильярдная. И две спальни. Одна супружеская, другая гостевая.

КОЧЕРЕГО. В чем разница?

ЖИЛИНСКИЙ. В размерах кровати.

КОЧЕРЕГО. А если супруги тоже гостить будут? (На взгляды А.А. и Жилинского). Все, замолчал навсегда!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (Жилинскому). Две нормальные спальни, не маленькие, потом решим, где какая.

ЖИЛИНСКИЙ. Туалета на этаже два?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да, как и везде.

ЖИЛИНСКИЙ. Окна французские?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это как?

ЖИЛИНСКИЙ. От потолка до пола.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не надо. Хотя – можно. Но не везде. Где выходы на балкон или террасу – да, остальные традиционные. Но не белые эти стеклопакеты, а настоящее дерево.

АХИТЕКТОР. Есть деревянные стеклопакеты. Современно, но на века. Дороже, конечно.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Хороший вариант, согласен. Второй этаж – три спальни, кабинет, малая гостиная. Первый этаж – кухня-столовая, большая гостиная, просмотровый зал – домашний кинотеатр там будет. В подвале коммуникации, столярная мастерская, у меня отец увлекался резьбой по дереву, я тоже собираюсь, но то времени нет, то места.

КОЧЕРЕГО. Сауну в подвале многие делают. И опять молчу.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Никаких саун в подвале. Пристраиваем два крыла. Одно – оранжерея, то есть зимний сад. Вторая – крытый бассейн. Вот там и сауна, и русская баня. Кому что понравится.

ЖИЛИНСКИЙ. Если с крыльями, предлагаю вариант стилизации под русскую усадьбу. Там всегда так – в центре жилое здание, по бокам разные помещения.

КОЧЕРЕГО. А я в школе такой учился. Посередке классы в три этажа, с одного бока спортзал, с другого – актовый.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Стилизации не надо. Разве что намек на нее. Колонны декоративные с торцов или еще как-то.

ЖИЛИНСКИЙ. Я покажу, вам понравится.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. И сразу про отделку. Только натуральные материалы. Пол – паркет. Наборный, а не паркетная доска. На стенах деревянные панели. На высоту плеча примерно.

ЖИЛИНСКИЙ. Советский стиль? Министерский?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А хоть бы и советский, не все же было плохо.

ЖИЛИНСКИЙ. У меня есть дизайнер отличный, он во всех стилях умеет. Цвет панелей – тоже дуб?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет, поярче.

КОЧЕРЕГО. Вишня!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Можно.

ЖИЛИНСКИЙ. Тогда так: материал дуб, цвет – вишня.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Надо подумать.

ЖИЛИНСКИЙ. Когда прислать варианты?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Чем быстрей, тем лучше.

ЖИЛИНСКИЙ. Да хоть сейчас. У меня в машине и альбомы, и в ноутбуке варианты в объемных проекциях. Посмотрим? (Кочереге). А вы прикидывайте пока объемы, сроки, чтобы реально все.

КОЧЕРЕГО. Сразу скажу – на постройку год, на отделку столько же.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты серьезно?

КОЧЕРЕГО. А сколько?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Полгода максимум на то и то!

КОЧЕРЕГО. Не осилим.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Тогда найду других строителей.

КОЧЕРЕГО. Я не говорю, что невозможно. Но тяжело.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А кому легко? Время такое! Хочешь жить – умей работать!

Алексей Алексеевич и Жилинский уходят. Кочерего в раздумье осматривается. Подходит Мырков.

МЫРКОВ. Чего брат тут вынюхивал?

КОЧЕРЕГО. Строиться будет. А вы почему не подошли? Родственники же.

МЫРКОВ. Да… Не люблю лезть. У него своя жизнь, у меня своя. Пива хочешь?

КОЧЕРЕГО. От бутылочки холодного не откажусь.

МЫРКОВ. Я тоже.

КОЧЕРЕГО. Я думал, угощаете.

МЫРКОВ. Просто спросил. Ты хочешь, и я хочу, а пива нет. Но магазин открыт еще. Могу сходить.

КОЧЕРЕГО. В другой раз.

МЫРКОВ. Большой дом будет, я чувствую. Перекроют мне рассвет солнца.

КОЧЕРЕГО. Рассвет с другой стороны. От реки.

МЫРКОВ. Ну, закат закроют, тоже мало хорошего. Полчаса осталось.

КОЧЕРЕГО. До чего?

МЫРКОВ. До закрытия. Или ты за рулем?

КОЧЕРЕГО. С водителем.

МЫРКОВ. Тогда в чем вопрос?

КОЧЕРЕГО. В городе заеду и куплю. Стройка у меня тут будет, отец, сообразить все надо.

МЫРКОВ. Строек у тебя будет много, а жизнь одна. Ты для чего строишь?

КОЧЕРЕГО. Чтобы людям было где жить.

МЫРКОВ. Это фактически, материально, а если к душе применить? Что душе дает?

КОЧЕРЕГО. Хорошо людям будет.

МЫРКОВ. Правильно, чтобы было хорошо. Но зачем откладывать, если ты кому-то можешь уже сейчас хорошо сделать? Без всякого строительства?

КОЧЕРЕГО. Тебе денег, что ли, на пиво дать?

МЫРКОВ. Обижаешь! Деньги у меня у самого есть, я не прошу, а предлагаю.

КОЧЕРЕГО. Выпить пива в рабочее время?

МЫРКОВ. Во-первых, уже не рабочее, во-вторых, про пиво я для примерки сказал. На самом деле пиво разволакивает, усыпляет, его перед телевизором дома надо пить. На ночь грядущую. Водку – в компании. Она жесткая сама по себе, но быстро размягчает, к людям общительней становишься. Вино хорошее, сухое, его надо пить с женщиной. Чтобы не охмелеть, чтобы силы на женщину остались. Коньяк – с начальством, для взаимного уважения. Чтобы начальство гордилось, что может себе коньяк позволить, а ты бы гордился, что тебя угощают.

КОЧЕРЕГО. А если ты его угощаешь?

МЫРКОВ. Тоже уважение – снизу-вверх.

КОЧЕРЕГО. Интересно рассуждаешь. А виски с кем пить?

МЫРКОВ. Виски ни с кем и нигде не надо пить. И все эти текилы, бренди, ром – туда же.

Враждебные напитки, и хмель с них нерусский какой-то. Лично я злиться начинаю. Даже на свою жизнь, будто она у меня плохая.

КОЧЕРЕГО. А хорошая?

МЫРКОВ. Естественная! Работа, отдых, семья, ничего лишнего. А виски этого выпьешь или рома и чувствуешь себя ковбоем каким-то из кино. Или пиратом. На посторонних женщин смотришь бессовестно. Сплошная провокация, короче.

КОЧЕРЕГО. Тогда что ты мне предлагаешь выпить?

МЫРКОВ. Портвейн! Не импортный, наш, традиционный. Советского формата.

КОЧЕРЕГО. Ну нет! Я эту гадость не пил никогда!

МЫРКОВ. А ты попробуй. Вот на бережке сядем с тобой, вокруг тишина, водичка в реке журчит, комарики жужжат, сначала неприятно даже, потому что покусывают. Крови хотят, заразы. А портвейн тоже, как кровь, густой, бурый…

КОЧЕРЕГО. И противный!

МЫРКОВ. Своеобразный. Да, не без противности. Но у нас и жизнь такая, всегда с противнинкой. Вкусную жизнь легко любить, а ты научись любить такую, какая есть. В этом и фокус, что ты первый стакан пьешь, и тебя всего аж перетряхивает – ну и мерзость! И тут хмель в тебя поползет. Не жесткий и не мягкий, не быстрый и не медленный, а такой, как надо, такой, как твоя жизнь. И ты понимаешь, что хочешь еще. И второй стакан покажется намного приятней. Значит – преодолел. А после третьего ты даже комариков перестаешь на щеках бить, пусть сосут, сволочи. Дождешься, когда напьется, вот тогда его – хлоп! И тебе удовольствие, и комару интересней сытым погибать, чем натощак. Как бы тоже не зря жизнь прожил.

КОЧЕРЕГО. Аж оскомина на твои слова пробила. Еще немного – и уговоришь.

МЫРКОВ. Я не уговариваю, я рисую перспективу. Портвейн хорошо вдвоем пить – для разговора. Он напиток дружелюбный, простой, ты с ним себя чувствуешь народным человеком. А то оторвались все друг от друга, смотреть же тошно!

КОЧЕРЕГО. Сколько там до закрытия?

МЫРКОВ. Двадцать минут.

КОЧЕРЕГО. Так что же мы стоим тут с тобой? Идем, я угощаю!

Они уходят.

Алексей и Рената.

РЕНАТА. Год почти прошел.

АЛЕКСЕЙ. Я помню. Звонил в Питер недавно.

РЕНАТА. И?

АЛЕКСЕЙ. У них уже нет этой вакансии. И вообще все под вопросом. Сама эта тема.

РЕНАТА. Когда ты звонил?

АЛЕКСЕЙ. На прошлой неделе.

РЕНАТА. То есть – прошла неделя?

АЛЕКСЕЙ. Если точно – пять дней.

РЕНАТА. Прошло пять дней. Ты звонил в Питер. Ты уже знаешь, что мы никуда не поедем. И молчишь.

АЛЕКСЕЙ. Я хотел сказать. Закрутился.

РЕНАТА. Торговля – дело хлопотное.

АЛЕКСЕЙ. Не надо так, Ренаточка, любимая моя. Это не торговля, это сложнее. В конце концов, операции я делал для чего? Чтобы люди были здоровее. Оборудованием я страну обеспечиваю для чего? Для того же самого! Для здоровья людей. И это временно. Отец зациклился на доме, каждый день мотается туда, вся работа на мне.

РЕНАТА. А когда построит, то что? Мы должны переселиться туда?

АЛЕКСЕЙ. Не обязательно.

РЕНАТА. Все получается так, как хочет твой отец. Или ты не против?

АЛЕКСЕЙ. А если и не против? Это плохо?

РЕНАТА. Сам решай. Ты собирался стать хирургом мирового уровня.

АЛЕКСЕЙ. Стану, какие мои годы.

РЕНАТА. Не мне судить, я анестезиолог. Но мой Ефраимов говорит: хирургу, как снайперу, надо тренироваться каждый день.

АЛЕКСЕЙ. Ты его уже так? Мой Ефраимов?

РЕНАТА. Я с ним работаю, в этом смысле.

АЛЕКСЕЙ. Так говоришь, будто я тебя в чем-то подозреваю. Я не ревнивый.

РЕНАТА. Почему? Разлюбил?

АЛЕКСЕЙ. Перестань.

РЕНАТА. Мы ребенка еще хотим или уже нет?

АЛЕКСЕЙ. Ты хочешь?

РЕНАТА. А ты?

АЛЕКСЕЙ. Я первый спросил.

РЕНАТА. Вообще-то первая как раз я спросила.

АЛЕКСЕЙ. Это был вопрос?

РЕНАТА. А что?

АЛЕКСЕЙ. Давай так. Еще месяца три, и дом будет готов. И все.

РЕНАТА. Что – все?

АЛЕКСЕЙ. Вернусь к своей работе.

РЕНАТА. Но жить опять будем с ними?

АЛЕКСЕЙ. Вряд ли.

РЕНАТА. Тогда зачем ему этот дом? Для кого? Для себя и Антонины Никитичны? Замок, дворец – для двух человек?

АЛЕКСЕЙ. Для наследников.

РЕНАТА. Я, ты и Леша – все наследники.

АЛЕКСЕЙ. Пока. Слушай, давай без деталей. Отец мечтал о доме, дом скоро будет, я ему помогаю. И это все. Потом все свободны. Зачем нагнетать?

РЕНАТА. Тоже верно. Извини.

АЛЕКСЕЙ. За что?

РЕНАТА. Это я так. На всякий случай. А где Леша у нас?

АЛЕКСЕЙ. Сидит у себя, играет. Идеальный ребенок.

Алексей Алексеевич общается с Кочерегой.

КОЧЕРЕГО. Не совсем увязка у нас получается по территории. Тут бы вот самое место для гостевого дома, если вы его не передумали, но чуть не хватает. Вы бы переговорили с родственником вашим, у него все равно на участке две грядки и три дерева, остальное бурьян. Нам бы пару соточек. А еще лучше – предложить ему квартиру или другой домик, а тут бы у вас был дополнительный простор. И к реке выход, главное. Я бы тут ангар для катера поставил, прямо так и просится. А от него стапель, чтобы на колесиках катер из ангара прямо в реку.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Говорил я с ним – не хочет.

КОЧЕРЕГО. Может, я попробую? Мы с ним тут слегка дружбу завели на почве рыбной ловли.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Есть время рыбу ловить?

КОЧЕРЕГО. Только после работы. Вечером на реке посидишь, расслабишься…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что-то ловится?

КОЧЕРЕГО. Пескарики, красноперки. На уху хватает. Для ухи главное не количество рыбы, а вкус. Вот он вышел как раз. Позвать?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Попробуй.

КОЧЕРЕГО. Василий Григорьевич, ком цу мир, разговор есть!

Подходит Мырков.

МЫРКОВ. Здравствуй, Данила. (Подчеркнуто). Здравствуйте, уважаемый Алексей Алексеевич!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты не начинай сразу. Я тебя ничем не обидел никогда.

МЫРКОВ. А я превентивно. Такие люди, как вы, рано или поздно обижают таких, как я.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я тебе, наоборот, добро сделать хочу.

МЫРКОВ. И я о том же. Ваш папа сестре своей, моей маме, тоже хотел добро сделать, чуть дом не сломали наш. Уговаривал на городское жилье. Но что выяснилось? Что вы сюда опять возвращаетесь, значит, это было не добро, а зло!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Значит, ты наотрез не хочешь участок и дом продать? В обмен на лучшее?

МЫРКОВ. Алексей, не темни. Где ты мне лучшее найдешь? Лучше этой речки? Леса этого за речкой? А соловей какой у меня в саду поет, где ты мне найдешь такого соловья?

Слышится женский голос: «Василий! Василий! Мырков, твою-то!»

Выходит жена Мыркова Екатерина.

ЕКАТЕРИНА. Вот ты где! (Алексею Алексеевичу и Кочереге). Здравствуй, Леша, здравствуй, Данила. (Мыркову). На ту сторону давай отвези меня!

МЫРКОВ. Лодка прохудилась.

ЕКАТЕРИНА. Так она еще две недели назад прохудилась!

МЫРКОВ. Ты наблюдательная, Катя. Да, две недели назад. Считаешь, за две недели зарасти должно? Это тебе не чирей и не царапина. И это не дерево. И даже не сталь. Это дюралевая лодка, Катя, а дюраль не заклеишь и не заваришь, ее только клепать.

ЕКАТЕРИНА. Так и склепай как-нибудь! (Машет рукой). С тобой говорить! (Кочереге). А ты его не отвлекай! Повадился у нас сидеть, прямо прописался!

КОЧЕРЕГО. Всего несколько раз был. И вы сами с нами сидели.

ЕКАТЕРИНА. Я посижу – и дело делаю. А вы как начнете колбасить свою философию – уши вянут!

КОЧЕРЕГО. В свободное время…

ЕКАТЕРИНА. Я тебе при людях скажу, Мырков, не постесняюсь: разведусь я с тобой! А чего? Дети выросли, уехали, ты меня не обеспечиваешь ни как женщину, ни как жену. Какая мне мораль с тобой жить? У тебя твой портвейн останется и твой товарищ, наслаждайся!

КОЧЕРЕГО. Портвейн абсолютно ни при чем. А я вот что, Алексей Алексеевич: где мы террасу будем делать конкретно? Тут на снижение земля идет, я так и вижу тут террасу.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Домом занимайся, это все потом.

КОЧЕРЕГО. Резонно. Пойду, действительно… А то там…

Уходит.

МЫРКОВ. А мне на смену.

ЕКАТЕРИНА. Смена, слово-то какое трудовое! Сидит восемь часов на попе, сквозняки у двери сторожит – смена!

МЫРКОВ. Скажу только одно: можно на попе сидеть и оставаться мыслящим человеком. А можно весь день бегать и…

ЕКАТЕРИНА. Ну? Ну? Не сочинил еще?

МЫРКОВ. Курица тоже бегает! Счастливо оставаться!

Уходит.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Трудно тебе с ним?

ЕКАТЕРИНА. Не столько трудно, сколько несерьезно. Какая-то жизнь, Леша, несолидная у меня. Двух детей вырастила, а муж ребенком остался. Я и правда, как курица, кудахчу над ним. И работа не удовлетворяет, если честно. Всем говорю, что в аэропорту работаю, а кем? Сортиры мою! Ты вот молодец, шевелишься, дворец целый строишь. Я не завидую, но… Как-то обидно. Дом наш – как сарай, хуже ни у кого в поселке нет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Могу новый построить. Дом и земля у вас на кого оформлены?

ЕКАТЕРИНА. На него. От его отца все перешло, он документы когда делал, я не сообразила вписаться.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Но если ты всерьез разведешься, тебе же половина земли отойдет?

ЕКАТЕРИНА. Да я только грожу… Хотя… Отойдет, а что?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Продай мне свою часть.

ЕКАТЕРИНА. Так его согласие, наверно, нужно? А он упрется… (Решительно). Возьму, да и продам! Без всякого согласия! Ведь правда, Леша, хоть напоследок по-человечески пожить! Его ведь уговаривать бесполезно, он тебе так начнет в обратную доказывать, что сама поверишь, что ничего не надо! Крышу просила перекрыть – нет, говорит, если ее тронуть, стропила рухнут! Погреб новый вырыть хотела – нет, говорит, сейчас там водный баланс под землей, начнешь рыть, нарушишь баланс, участок затопит! У него все, как с лодкой – вместо ремонтировать, начинает про дюраль рассказывать. И так убедительно, главное! То у него баланс, то дюраль, а на самом деле – враль. О, стихами сказала! Володя, ведь, когда тут у нас фабрика игрушек была, я там в стенгазете сатиру в стихах писала! Весь цех смеялся. До сих пор помню: «Бездельники и несуны на производстве не нужны, того, кто станет вором, покроем мы позором!» Было время… И игрушки были, куклы наши, натуральные, на одежку у них настоящий ситец шел. Некоторые из этого ситца себе платья и блузки шили. Из сэкономленного материала. Нет, свернули производство. Спроса нет, говорят. А на что спрос? У внучки видела чудище – одна голова, глаза и уши! Зато говорящая. Это ладно, у нее еще есть целая семья, кукла-папа, кукла-мама, куклы-дети. Я с куклы-папы недавно штанишки стаскиваю, простирнуть хотела, шоколадом она их испачкала, снимаю, а там у него – писюн! Прямо человеческий в натуральную… Ну, не величину, но вся анатомия, как у мужика. Я вся аж в возмущение пришла, дочери говорю: ты зачем это покупаешь, чему учишь? Она ржет: половое воспитание!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Так что, продашь?

ЕКАТЕРИНА. А давай! Бумажки надо какие подписать? Подпишу хоть прямо сейчас! … Нет, сейчас некогда… И узнать надо, как и что. Но учти – я в принципе согласна. (В сторону). Василий, ты не ушел еще? Василий?!

Уходит.

В темноте – звуки стройки. Ясно, что работа кипит.

Но вот эти звуки все тише и реже.

Тишина.

Антонина Никитична сидит перед телевизором. Новости о кризисе 1998 года. Входит Алексей Алексеевич. Садится рядом. Довольно долго молчит.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что делаешь?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Отдыхаю. От детей приехала.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Как у них там?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Нормально.

Пауза.

Чего-то ты тихий. (Выключает телевизор). Что случилось?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты же видишь – дефолт. Кризис.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Это для тебя опасно?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это смертельно, Тоня.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Не пугай. Объясни.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Объясняю. Я оборудование покупаю за валюту, так?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Не знаю. Ты мне не рассказывал.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. За валюту. А продаю за рубли. Но все равно получался выигрыш, если в обратном пересчете на валюту. Но рубль рухнул. Понимаешь?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Не совсем.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Объясняю. К примеру, покупаю где-то очки для тебя. Импортные. За доллар. Это шесть рублей по курсу. Было. Я продаю тебе их за двенадцать рублей. Сколько выигрыш?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Я плохо считаю…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Шесть рублей! То есть еще целый доллар.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А теперь?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А теперь доллар растет. А рубль падает. Не шесть рублей, а десять, пятнадцать, двадцать! То есть, я покупаю очки за доллар, а продаю за тридцать центов!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Ты за рубли продаешь.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Правильно! И чтобы окупиться, мне надо продать хотя бы тоже за доллар в пересчете на рубли! Но теперь не за шесть рублей, как раньше, и даже не за двенадцать, а за двадцать!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Так и продай за двадцать!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. У меня договора, дура! И в них прописано – двенадцать! И покупать дороже заказчики не будут! Они даже и за эти деньги уже не хотят, отказываются все поголовно. Форс-мажор!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Это что?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. То! Пожар, наводнение, землетрясение и смена государственного строя!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Так ничего этого не было.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Хуже было!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Плохо, конечно… Но ничего. У тебя же есть запасы какие-то?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Все на дом уходило!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А если дом продать?

Алексей Алексеевич так на нее смотрит, что она тут же исправляется.

Я просто… Как вариант.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это не вариант. Ничего, на жизнь хватит. При нулях останусь, но проживем. И дом – дострою! Назло всем! Он готов уже совсем, коммуникации – вода, свет, все есть, отделка осталась. Будем в одних комнатах жить, а другие отделывать.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Почему не здесь пожить?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Чтобы закончить дом, придется продать эту квартиру.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. По-другому нельзя?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Можно. Объявить себя банкротом, лишиться дома, квартиры, последних денег, всего! Да еще специальных людей пришлют, долги из меня выколачивать. Выколачивать – это не метафора, Тоня.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Господи… Тогда ладно… Ты не переживай. У тебя сын взрослый, поможет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Как? Он теперь тоже работы лишился!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Правда, он же с тобой… И что теперь?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Тоже продадут квартиру, въедут в дом.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Вряд ли Рената… Да и Леша тоже… Хотя… Зато вместе будем…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Будем вместе, да. Если они согласятся.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Мне поговорить с Лешей?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Попробуй. Да, поговори. Без нажима.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Я с нажимом и не умею. Ты бледный очень. Плохо себя чувствуешь?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да голова что-то… Поеду, посмотрю, как там.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Можно завтра.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет. Я там успокаиваюсь.

Он встает и застывает. Будто прислушивается к себе.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Что?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кружится немного. Слишком резко встал. Ничего. Все нормально.

Он идет и падает.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Господи!..

Она бросается к нему, потом к телефону.

Скорая? Человеку плохо, обморок или приступ… Я не знаю! Сорок девять. Да какая разница? Голова кружилась, а потом упал!

Затемнение.

На сцене Алексей Алексеевич и Жилинский. Алексей Алексеевич в кресле-каталке. Он говорит очень неразборчиво, Жилинскому приходится напряженно вслушиваться.

ЖИЛИНСКИЙ. Ваше решение, конечно, но от оранжереи и бассейна я бы отказался.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Бу-э не-а-и-о!

ЖИЛИНСКИЙ. Будет некрасиво?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А. О-у-о, а э о!

ЖИЛИНСКИЙ. Остаток?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. О-у-о!

ЖИЛИНСКИЙ. Апу? Абу? Не пойму, извините.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. О-у-о!

ЖИЛИНСКИЙ. Обрубок?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А!

ЖИЛИНСКИ Й. Почему? Фундамент там есть, на него ставим колоннаду. Казанский собор видели? Очень красиво.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (отрицательно мотая головой). Э!

ЖИЛИНСКИЙ. Нет, так нет. Как говорится, все, что хотите, за ваши деньги. Но в деньгах и суть, Алексей Алексеевич. Мы не укладываемся. Тут так – или возводим два эти крыла, и вы живете в голых стенах, или занимаемся отделкой, чтобы были нормальные условия, а крылья потом. Или изыскиваем средства на то и то. Есть средства?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Э.

ЖИЛИНСКИЙ. Тогда выбирайте – что? Крылья или отделка?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ы-я.

ЖИЛИНСКИЙ. Крылья?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А.

Появляется Антонина Никитична.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Вы чего тут? Ему нельзя долго разговаривать!

ЖИЛИНСКИЙ. А мы уже все. Говорил только я, Алексей Алексеевич соглашался. Или не соглашался.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Пора таблетки пить, Леша, и обедать. Поехали.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А-ам!

Нажимает на кнопки, управляя коляской. Уезжает.

ЖИЛИНСКИЙ (глядя вслед). До чего техника дошла. На аккумуляторе работает? Долго заряжается? Вот бы и машины все такие были. Думаю, в будущем и будут. Бесшумные и удобные. Я бы хотел себе такую. Не коляску, конечно.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. О чем договорились?

ЖИЛИНСКИЙ. Продолжаем строиться.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А вы не можете его убедить обойтись без этих… Что там у нас, цветник, баня?

ЖИЛИНСКИ Й. Оранжерея, бассейн, сауна, баня. Пытался – ни в какую.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. У нас из шести туалетов только один нормально работает. Как в коммуналке, в очереди стоим.

ЖИЛИНСКИЙ. Это к строителям.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А скажите, этот дом… В таком виде, как есть, этот дом дорого стоит?

ЖИЛИНСКИЙ. Строго говоря, у него нет цены.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Это как?

ЖИЛИНСКИЙ. Очень просто. Во время кризиса люди покупают или самое дешевое жилье или самое дорогое. Вкладываются. И главное – чтобы готовое все было. А достраивать никто не хочет. Если кто купит, то за бросовые деньги.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Но на них можно купить какой-то дом – обычный, пусть даже одноэтажный? Комнат на пять?

ЖИЛИНСКИЙ. Только теоретически. Квартиру можно купить.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. А две? Вы можете это узнать?

ЖИЛИНСКИЙ. Не моя специальность, Антонина Никитична. Я даже и на этой стадии уже не нужен, все спроектировано, добавлять нечего. Алексей Алексеевич маме моей помог, достал аппарат для дыхания, я из чувства благодарности…

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Тем более должны понимать – этот дом его убьет!

ЖИЛИНСКИЙ. Как сказать. Я вот когда-то сдавал дипломный проект. Оставалась неделя. А в это время грипп бушевал в Москве, в моей семье все легли, а я держался. Чувствовал на грани себя, но держался. Даже температуры не было. И как только сдал проект, не то что в тот же день, а прямо в тот же час – свалился. Температура под сорок, состояние – жуть. Чуть не умер, серьезно, до реанимации дошло. Такой был жесткий грипп. Понимаете меня?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Хотите сказать… Он умрет, если дом закончит?

ЖИЛИНСКИЙ. Не обязательно, но… Да, может, в этом и смысл – вечно его строить и никогда не заканчивать. Шучу, конечно. Про квартиры – узнаю.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Спасибо.

Прошло пять лет. Алексей Алексеевич частично восстановился, но, увы, болезнь не отпустила до конца, он жил на лекарствах. Зато построены были два крыла для бассейна и оранжереи, а третий этаж дома был почти отделан. Правда, не все устраивало Алексея Алексеевича, о чем он строго выговаривал прорабу Кочерего.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Данила, твои рабочие появляются тут раз в неделю – причем разные! И новые портят то, что сделали предыдущие! А тебя и раз в месяц не дождешься!

КОЧЕРЕГО. Много объектов, Алексей Алексеевич. Люди отстраиваться опять начали, прямо как после бомбежки. Даже удивительно – сколько наш народ разоряют, а он опять оперяется!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты мне зубы не заговаривай! Оперяется!

КОЧЕРЕГО. Вы скажите конкретно, что не так? Сами же двигаться не даете. Как у Ленина у вас получается – шаг вперед, два назад!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Плохо учился, у него шаг назад, два вперед!

КОЧЕРЕГО. Хорошо, пусть два вперед. Но вы же переделывать заставляете все время!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. И буду – потому что халтура! С потолком обманули меня? Вместо нормальной грунтовки и побелки – что у вас там?

КОЧЕРЕГО. А что?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А то. За дурака меня считаешь? Смотри! (Он берет две связанные длинные палки и тычет ими вверх). Тряпкой завесили, что ли?

КОЧЕРЕГО. Последний писк, натяжной потолок. И красиво, и экономично. Мы с вашим сыном обсуждали, он согласился.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Данила, ты с кем договор подписывал, со мной или с сыном?

КОЧЕРЕГО. Я думал, одна семья – одно мнение. И он же компаньон ваш.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Мнение – только мое, понял? Содрать эту гадость, сделать нормальный потолок!

КОЧЕРЕГО. Сделаем.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Дальше. Это – что?

КОЧЕРЕГО. Панели.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Разного цвета! Тут темнее, а тут белесое какое-то! Почему?

КОЧЕРЕГО. Напоминаю, Алексей Алексеевич, мы вам предлагали образцы, вы выбрали этот. Мы предупреждали: сейчас такого дуба на базах – только на половину панелей. Вы сказали: начинайте, потом докупите, когда будет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Так докупили бы!

КОЧЕРЕГО. А нету! Последняя партия была! Я брата своего просил даже в странах Евросоюза поискать, нет в природе такого материала, перестали выпускать! И такого, белесого, как вы говорите, тоже почти нет. Потому что никто уже такими панелями не увлекается. Новые материалы пошли. МДФ, массив клееный, пластик, а чтобы прямо такого – нету!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Дерева нету? Леса повырубили? Хорошо, нет таких панелей, но краска-то есть?

КОЧЕРЕГО. Краски сейчас много. На любой вкус.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Так взял и покрасил! В один цвет!

КОЧЕРЕГО (озадачен). В самом деле… А я не подумал даже… Спасибо за идею.

Входит Антонина Никитична.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Леши не было тут?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Какого?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Младшего? Он после школы не ел ничего.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не видел.

КОЧЕРЕГО. Я пошел.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Куда?

КОЧЕРЕГО. Краску искать.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Успеешь, я еще про полы не сказал.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Тебе бы тоже поесть надо. И лекарства опять пропустил.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я прекрасно себя чувствую. (Кочерего). Смотри сюда.

КОЧЕРЕГО. Где?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Вот тут. Смотри. (Достает нож, нагибается, поддевает паркетную дощечку, показывает Кочерего). Это что?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Ты бы не нагибался, Леша, лишний раз, врачи сказали…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это что, я спрашиваю?

КОЧЕРЕГО. Ножом поддеть – любую дощечку выковырнуть можно.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не любую! Вы на канцелярский клей ее присобачили, что ли?

КОЧЕРЕГО. На временный. Потому что все равно переделывать заставите. Третий раз перестилаем.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. А с первого раза нормально сделать – никак?

Входит Алексей.

АЛЕКСЕЙ. Всем привет. Чего шумим?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это ты согласился вместо потолка тряпку повесить?

АЛЕКСЕЙ. Пап, это нормальный потолок, выглядит даже лучше. И поменять легко.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нормальный – когда на века! Или лет на двадцать хотя бы.

КОЧЕРЕГО. Натяжной на двадцать и рассчитан. Если качественный.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА (Алексею). Ты Лешу не видел? Он опять не кушал и забился куда-то. Мне кажется, у него в школе что-то не так.

АЛЕКСЕЙ. Что может быть не так в одиннадцать лет?

КОЧЕРЕГО. Не скажите. Мне было как раз одиннадцать, когда от нас отец ушел. Так я на чердак лазил, балку присматривал, хотел повеситься. Трагедия была, несмотря на детский возраст.

АЛЕКСЕЙ. Сочувствую. (Отцу). Срочный вопрос – Суконев сворачивает дела, предлагает партию товара, объем большой, зато цена…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Даже не думай! Его и слушать нельзя! Как с цыганками – она пристает, а ты иди мимо!

КОЧЕРЕГО. Абсолютно в точку! Я студентом был, шел себе по улице, она ко мне – красивый, давай будущее скажу! Я ей – да ты все равно соврешь. Она: а ты послушай! Я слушаю, а сам над ней смеюсь. Думал, как? Я циничный, критичный, меня на дурку не возьмешь. И тут меня как подушкой по голове – бац! Стою и не понимаю, где я, что я, цыганки нет, я в бумажник посмотрел – пусто!

АЛЕКСЕЙ. Пап, давай серьезно. Цыганки какие-то… Это – наш шанс подняться. Самому не надоело? Живем, как… Бассейн без воды, оранжерея без цветов, туалет один на всех, вместо душа я ведром обливаюсь!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не нравится – бросай все и уезжай. В Питер, за границу, куда хочешь!

Входит Рената.

РЕНАТА. Спасибо, мы как раз хотели об этом сказать. Что решили уехать.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (сыну). А чего же ты тут мне про Суконева втирал?

АЛЕКСЕЙ. Мы не решили, но обсуждаем.

РЕНАТА. Разве?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Почему я ничего не знаю? Куда уехать? За границу? А Леша? В иностранную школу ходить будет?

КОЧЕРЕГО. Моя сестра младшая пять лет назад в Чехию замуж вышла. Сначала было очень трудно…

РЕНАТА. При чем тут заграница?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Вы же сказали…

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Это я сказал. Пусть едут, не держи их. Один справлюсь, я почти в норме.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Это твое почти…

Стремительно входит Екатерина.

ЕКАТЕРИНА. Здравствуйте! Все, Алексей, решила – продаю участок!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты уже двадцать раз продавала, а потом передумывала.

ЕКАТЕРИНА. Теперь точно! Развелась я с ним, все!

Входит и слышит это Мырков.

МЫРКОВ. Да неужели? А почему я не знаю?

ЕКАТЕРИНА. Позвони в загс, спроси, там мое заявление лежит!

МЫРКОВ. Это какой раз уже?

КОЧЕРЕГО. Один в один у нас с женой – раз в полгода разводимся. Но – дети! Я как вспомню, как из-за отца на чердак лазил…

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Кстати, а что на чердаке у нас? Может, он там?

РЕНАТА. Кто?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Леша.

РЕНАТА. С какой стати?

Звонок телефона Алексея. Он берет трубку.

МЫРКОВ. Алексей Алексеевич, заявляю официально – моя жена не имеет права распоряжаться совместно нажитым имуществом без моей санкции! У меня адвокат знакомый, все на пальцах объяснил.

АЛЕКСЕЙ (в трубку). Как раз обсуждаем, давайте перезвоню.

Входит Жилинский.

ЖИЛИНСКИЙ. Здравствуйте, у вас общее собрание тут? Хорошо, как раз решите вопрос. Алексей Алексеевич, я нашел.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что?

ЖИЛИНСКИЙ. Две квартиры по цене вашего дома. И даже можно безналично рассчитаться, то есть по бумагам деньги пройдут, но реально никто никому, обмен получится.

АЛЕКСЕЙ (Жилинскому). Подождите с квартирами своими! Пап, Суконев говорит – или мы сейчас соглашаемся, или он сегодня же отдаст другим. Дешевле, зато деньги сразу.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Врет! (Жилинскому). Какие квартиры, я не понял?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Это я просила посмотреть варианты. Но так давно, что сама забыла!

АЛЕКСЕЙ. Мам, да погоди ты! (Отцу). Он на телефоне, что сказать?

Алексей Алексеевич морщится, машет рукой, садится в кресло.

РЕНАТА. Алексей, я не поняла, ты вчера сказал, что все свернешь, что больше не будешь этим заниматься. А сам… Это на предательство похоже, не кажется?

АЛЕКСЕЙ. Я сказал, потому что ты за горло меня взяла! Ты же давишь, как бульдозер! И я не припомню, чтобы говорил, что сразу все сверну. Что хочу свернуть в перспективе, это да, но чтобы…

РЕНАТА. Может, ты вообще ничего не помнишь? Еще бы, столько выпить!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Он разве пьет? Леша, ты пьешь?

ЖИЛИНСКИЙ. Не мое дело, конечно, но все-таки, когда два поколения под одной крышей…

АНТОНИНА НИКИТИЧНА (глядя в окно, в страшном волнении). Леша! Леша, ты что там делаешь? Он на крыше! Вон там, видите? Зачем он туда залез?

КОЧЕРЕГО. Вот и я на чердак так же…

АЛЕКСЕЙ. Да помолчите вы! (Идет к окну, открывает). Леша, ты чего там? Не слышу? … Что значит – просто так? Сиди, где сидишь, я сейчас! Пап, как решаем? Не надо, значит – не надо.

ЖИЛИНСКИЙ. Если вы насчет дома, то нет смысла что-то с ним, если вы меняете…

МЫРКОВ. А что, съехать хотят? Изгадили тут все своей стройкой – и бежать? А отвечать кто будет?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Лезьте кто-нибудь на крышу, не то я сама полезу! (В окно). Леша, спускайся немедленно!

АЛЕКСЕЙ. Леша, не слушай, сиди на месте! (Матери). Ты соображаешь, где он там спустится?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Но залез же как-то!

РЕНАТА. Надо позвонить пожарникам, чтобы машину с лестницей прислали. Звоните кто-нибудь!

АЛЕКСЕЙ. Сама звони, у меня Суконев на связи!

РЕНАТА. Тебе Суконев дороже сына?

КОЧЕРЕГО. У нас был во дворе случай, кошку пожарники с дерева снимали…

В это время Мырков обращает внимание на Алексея Алексеевича.

МЫРКОВ. Алексей Алексеевич! Леша? Чего-то мне не нравится, как он сидит.

У Алексея Алексеевича голова опущена на грудь, а рука повисла.

Все смотрят на него.

Общее оцепенение.

Затемнение.

2 СЕРИЯ

Прошло десять лет. Алексею уже сорок четыре, Рената чуть моложе, сыну их Леше 21 год, а бабушке Антонине Никитичне за 60. Как и Мыркову, и жене его Екатерине.

А дом все еще не доделан, при этом выглядит состарившимся. Старая новостройка, странно звучит…

Совсем ветхим стал и дом Мыркова, но хозяина это не волнует. Он сидит на крыльце с душевным своим приятелем Кочерего и ведет беседу.

МЫРКОВ. Тут у нас раньше была школа олимпийского резерва. С бассейном. Я плавал хорошо всегда, думаю – пойду, запишусь, чемпионом стану. Месяца два ходил или три, скучно стало. То разминка, то гимнастика, ходишь, руками махаешь, а в воду не пускают. Потом пустили, и тут же специализация началсь. Ты будешь брассом плавать, ты кролем, ты на спине, а мне говорят – ты для вольного стиля подходишь. Но какой он вольный, если опять все по правилам? Тот же кроль на самом деле, только название другое. А я люблю перемежным стилем.

КОЧЕРЕГО. Перемежным?

МЫРКОВ. Ну. То так, то так. Как оно в жизни и бывает. Мы же не одним стилем живем, правильно? Сегодня одним, завтра другим.

КОЧЕРЕГО. Разве? Ты всю жизнь в одном доме живешь. Работаешь в одном и том же месте. В чем перемежность?

МЫРКОВ. Во мне! Вот тут! (Показывает на голову). Иной раз проснешься, выйдешь на крыльцо, глянешь на реку, особенно осенью, и думаешь – пойду утоплюсь. Только вода холодная, топиться противно. А бывает, выйдешь – тоже осенью, но ранней, когда тепло еще. Лес весь разноцветный, как на картинке, вода под солнышком блестит. Думаешь: а вот сяду в лодку и поплыву – куда донесет. Речка наша, между прочим, в Дон впадает, а Дон – в Азовское море, а Азовское в Черное, из Черного в Средиземное море проплыть можно, потом в Атлантический океан, а потом…

КОЧЕРЕГО. Я помню.

МЫРКОВ. До Австралии доплыть можно! А бывает и так: и утопиться не хочется, и уплыть неохота, потому что и тут хорошо.

КОЧЕРЕГО. Вопрос!

МЫРКОВ. Слушаю.

КОЧЕРЕГО. Где тут перемежность? Если бы ты один раз утопился, второй уплыл, а третий остался, то да. Но ты же каждый раз – остаешься!

МЫРКОВ. Физически – да. Но мыслью, Данила, я уже сто раз в Австралии побывал и десять раз утоп. Но я выбрал жить тут.

КОЧЕРЕГО. Ничего ты не выбирал. Родился тут, вот и живешь.

МЫРКОВ. Ошибаешься! Сейчас опять историю из детства расскажу. Нам учительница один раз картину показала. «Витязь на распутье». И говорит, смотрите, дети, какой тут выбор. Налево пойти – убитым быть, направо – женатым быть, прямо – богатым быть! Что бы вы выбрали? Ну, конечно, пацаны смеются, девчонки стесняются. Кричим – женатым, богатым! Убитым быть – никто не закричал, кому охота? А она говорит: нет, дети, витязь выбирает быть убитым, потому что это подвиг. И он туда сворачивает, и совершает подвиг, убивает Чудо-Юдо или Кощея Бессмертного, но при этом, между прочим, остается жив, а заодно и женится, и богатеет. Мораль?

КОЧЕРЕГО. Все надписи врут?

МЫРКОВ. Нет!

КОЧЕРЕГО. А в чем?

МЫРКОВ. Забыл. Нет, она-то ясно, какую мораль нам втюхивала, у нас главная мораль всегда одна – погибни за родину. Если готов погибнуть за нее, то, может быть, останешься жив. А женатому и богатому сразу смерть. Хотя я про себя думал: какая цена этому подвигу, если он знал, что живой останется?

КОЧЕРЕГО. Но он ведь не знал!

МЫРКОВ. Тоже правда. Давай-ка мозги встряхнем, а то я не сконцентрируюсь никак.

Он наливает в свой стакан и в стакан Кочерего густой, янтарно-смолистой жидкости. Она искрится и переливается в лучах заходящего солнца. Мырков поднимает стакан, смотрит на свет.

МЫРКОВ. Вот дом брата моего, Царство ему небесное. Перекрыл он мне последние лучи солнца. Не за горизонт оно теперь заходит, а за дом. Кому от этого хорошо?

КОЧЕРЕГО. Я в своем доме вообще ни первых лучей не вижу, ни последних. С двух сторон небоскребы поставили, как в ущелье. (Тоже поднимает стакан). Приучил ты меня к этому пойлу.

МЫРКОВ. Не обзывай напиток! Пойло – когда в человеке происходит гадость. А в нас что происходит? Удовольствие. Разве нет?

КОЧЕРЕГО. Согласен. (Чокаются и выпивают).

МЫРКОВ. Вспомнил! Учительница нам про это рассказала, про три варианта, а я ей говорю: как же три, когда четыре? Она: какие четыре? А никуда не ехать, домой вернуться, разве не вариант? Может, у него дома крыша худая, мать больная, да мало ли! Это я к твоему обвинению, что я ничего не выбрал. Я как раз выбрал!

КОЧЕРЕГО. Но крыша у тебя так худая и осталась.

МЫРКОВ. Да. Но не по моей лени, а принципиально! Это мой выбор! Как поэт сказал? «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть!» Пусть мой дом умрет вместе со мной! Захотят дети на его месте что-то новое построить – на здоровье! Но именно новое!

КОЧЕРЕГО. Но ты же не умер пока, мог бы в своем нормальном доме пожить.

МЫРКОВ. Скажу тебе по секрету, Данила, ничего своего нет у человека на этой земле. Хоть ты пять дворцов построй, а в итоге будет у тебя яма – метр на два! И то не для тебя, а для твоих костей. А ты, Данила, строишь для племянника моего не дом, а гробницу!

КОЧЕРЕГО. Если бы строил. Доделками замучили. Раз в два года, а то и в три появятся у них деньги, зовут – сделай, пожалуйста! Еле-еле доделали бассейн, пустили воду, через неделю дно рухнуло. Не совсем, но провал серьезный. Они на меня, конечно: халтура! А я им: вас предупреждали, что тут заглубление нельзя делать? Циркуляция подпочвенная изменилась, не то что бассейн, весь ваш дом рухнуть может!

МЫРКОВ. Водный баланс! Я своей о том же говорю!

КОЧЕРЕГО. И с отделкой этой… Нет уже, говорю, таких материалов, какие ваш отец планировал! А ты достань! Морока! Давно бы бросил, но у меня тут бонус – с тобой душу отвести. Люблю я наши разговоры, ни с кем сейчас так не поговоришь.

МЫРКОВ. Спасибо, оценил!

Он наливает себе и Кочерего. Чокаются, выпивают.

КОЧЕРЕГО. Главное, я им говорю…

МЫРКОВ. Не надо. Извини, Данила, сейчас такая стадия – лучше помолчать. Послушать.

КОЧЕРЕГО. Согласен.

Сидят, молчат, слушают.

МЫРКОВ. Слышишь?

КОЧЕРЕГО. Да.

Тишину нарушает грохот.

КОЧЕРЕГО. Гравий привезли. Пора работать.

Затемнение.

На участке – Алексей, Жилинский и Кочерего.

АЛЕКСЕЙ. Упреждая вопросы – у меня сейчас финансовые возможности все доделать за полгода. Или даже раньше, если нормально работать.

КОЧЕРЕГО. Мы-то сработаем, но…

АЛЕКСЕЙ. В том числе гостевой дом, про который вы (Жилинскому) почему-то забыли. Его даже в плане нет.

ЖИЛИНСКИЙ. План я корректировал. Там насчет территории было…

АЛЕКСЕЙ. Все решено. Хозяйка мне ее передала на условии, что я благоустрою ее участок и отремонтирую дом.

КОЧЕРЕГО. Василий Григорьевич в курсе?

АЛЕКСЕЙ. Это неважно.

КОЧЕРЕГО. Как неважно, они муж и жена пока.

АЛЕКСЕЙ. Только формально.

КОЧЕРЕГО. Нет, но как. Все равно что – с одним не развелась, а за другого вышла.

АЛЕКСЕЙ. Вы юрист?

КОЧЕРЕГО. Нет, но…

АЛЕКСЕЙ. Вот и все.

ЖИЛИНСКИЙ. Я тоже не юрист, но… На чужой земле…

АЛЕКСЕЙ. Объясняю. На самом деле эту землю мой дед, именно эти две сотки в свое время уступил отцу Мыркова. Подарил. Это наша земля, моя!

ЖИЛИНСКИЙ. Возможно, но потом все было закреплено в кадастре, юридически эта земля…

АЛЕКСЕЙ. Вы беретесь доделывать проект или нет?

ЖИЛИНСКИЙ. Если вы отвечаете…

АЛЕКСЕЙ. Я отвечаю! (Кочереге). А вы – будете строить или искать кого-то другого?

КОЧЕРЕГО. Если земля ваша фактически…

АЛЕКСЕЙ. Наша! И закончили на этом. Теперь смотрите, как я все это вижу. И как отец это видел, что самое важное. Там будет терраса. А там… Пойдемте, покажу.

Они уходят.

Появляется Рената. Леша на липе, на толстой ветке, сидит, свесив ноги.

РЕНАТА. Леша? Леша, ты здесь?

ЛЕША. Здесь.

РЕНАТА. На дерево залез, как маленький.

ЛЕША. Если что буду вспоминать, то эту липу. Вот тут домик был на ветках. Потом сломали.

РЕНАТА. Ты же и сломал. Говоришь – вспоминать. Почему вспоминать?

ЛЕША. Уезжаю, мам.

РЕНАТА. Когда? С какой стати? И куда?

ЛЕША. В Бутан.

РЕНАТА. Шутишь? Тебе так понравился этот Бутан? Ты там всего пять дней был – и то как турист.

ЛЕША. Мне хватило. Они для меня – инопланетяне. Я их совсем не понимаю. Двадцать пять языков и пятьдесят религий. А главная религия – тантрический буддизм. Что это такое, тоже не понимаю. И мне это нравится.

РЕНАТА. Что хорошего? Мама моя, твоя бабушка покойная, у нее любимый фильм был – «Доживем до понедельника». Не видел?

ЛЕША. Нет.

РЕНАТА. Вот поколение, ничего не знает! Она часто повторяла слова из этого фильма: «Счастье – это когда тебя понимают». А ты, получается…

ЛЕША. Я устал понимать. Надоело. А чтобы меня понимали – тем более не хочу. Счастье, ага. Если кто поймет, что у меня в голове варится, это ужас.

РЕНАТА. У тебя там что-то нехорошее?

ЛЕША. Сплошной Декстер.

РЕНАТА. Декстер? Это что?

ЛЕША. Сериал такой. Про убийцу, который расследует убийства. Расследует, а на досуге убивает. Хобби такое. И ноль эмоций, ничего не чувствует.

РЕНАТА. Так не бывает.

ЛЕША. Бывает. Есть же люди – не чувствуют боли.

РЕНАТА. Это болезнь. И очень опасная. Ты ведь не про себя?

ЛЕША (смотрит в сторону). Отец со строителями ходит.

РЕНАТА. Вот о нем я и хотела поговорить.

ЛЕША. Я думал, обо мне.

РЕНАТА. Все связано. А кем ты работать там будешь?

ЛЕША. Официантом. У них мода на официантов с европейской внешностью.

РЕНАТА. Ты для этого на экономиста учился?

ЛЕША. На экономиста я учился по желанию отца.

РЕНАТА. Я не могу так разговаривать, слезь, пожалуйста.

Леша спрыгивает.

Ты можешь поехать в этот Бутан не сейчас?

ЛЕША. Почему? Дождаться, пока отец все достроит? Он никогда не достроит.

РЕНАТА. А если мама просит – пока не уезжать?

ЛЕША. Сколько?

РЕНАТА. Полгода хотя бы. Лучше год.

ЛЕША. В очередь меня выстраиваешь?

Появляется Антонина Никитична.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Обедать идете? Где Леша?

ЛЕША. Вон там, сходи, позови.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Очень вежливо!

ЛЕША. Ну позвони.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Телефон не взяла. Да сам придет. (Садится на лавку). Что тут, конечно, хорошо – воздух.

ЛЕША. Нет тут воздуха, Москва рядом.

Рената, стоя в стороне, делает Леше знак подойти. Он подходит.

РЕНАТА. Почему – в очередь?

ЛЕША. Сначала ты уедешь, потом я. Не хочешь, чтобы сразу. Чтобы отцу не так больно было.

РЕНАТА. С чего ты взял?

ЛЕША. Я же говорю – все понимаю. Да нет. Лет пять назад зашел в твою комнату, у тебя ноут был открыт, а там переписка. «Милый Роберт, подожди еще немного». Он американец?

РЕНАТА. Канадец. И ты все эти пять лет молчал?

ЛЕША. А ты все эти пять лет собираешься уехать?

РЕНАТА. Ты заканчивал школу. Потом поступал. Потом учился. Да еще дом этот… Надеялась, что его наконец достроят.

Антонина Никитична, похоже, уловила слово «дом».

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. В доме хоть и прохладней, но кондиционеры эти… Воздух какой-то искусственный. А отключишь – душно сразу.

Рената и Леша отходят чуть дальше.

РЕНАТА. Я хотела, чтобы тут какой-то этап был законченным. Чтобы ты выучился, чтобы… Наметила на этот срок. И тут ты со своим Бутаном. Представь – отец останется с бабушкой. Вдвоем. Он с ума сойдет.

ЛЕША. Не сойдет, он у нас мужик сильный.

РЕНАТА. Это тебе кажется. Я врач, я вижу, что у него не все в порядке со здоровьем.

ЛЕША. А что?

РЕНАТА. Да так, есть кое-что. Не смертельно. Я дольше ждала, Леша.

ЛЕША. Право первой очереди?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Я очереди хорошо помню. Первое, что из советской жизни помню – очереди. Но, между прочим, там общение было с живыми людьми. И про политику, и про искусство. Один раз рядом стоял профессор-историк, рассказывал о порядке наследования в Древней Руси. И я до сих пор это помню – почти дословно. Как говорится, во всяком минусе свой плюс.

Рената и Леша отходят еще дальше.

РЕНАТА. Ты странно спокойный. А пять лет назад, когда узнал, неужели не расстроился?

Леша пожимает плечами.

Даже не спрашиваешь, что случилось, почему я хочу уйти от отца.

ЛЕША. Зачем? Твое решение. Ну, узнаю, почему – и что? В другого влюбилась, вот и все почему.

РЕНАТА. И тебе не обидно?

ЛЕША. За кого?

РЕНАТА. За отца?

ЛЕША. Ты же его разлюбила, не меня.

РЕНАТА. Тебя нет, Леша, что ты, наоборот, я обдумывала, я с Робертом советовалась – пригласить тебя в Канаду.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. В Канаду все сейчас едут. Климат похожий.

РЕНАТА. Она что, слышит? Антонина Никитична?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Та же Европа, только в Америке. А я бы не смогла.

РЕНАТА. Антонина Никитична!

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Из-за языка не смогла бы, хотя там русских много. Говорят, там ментальность другая, только это все выдумки. В основном ментальность у всех одинаковая. Не убий, не укради, жены ближнего не пожелай, разве у кого-то по-другому? При любой ментальности хорошие люди одинаковые, плохие – тоже.

РЕНАТА. Так что, Леша? Подождешь пока?

ЛЕША. Монетку бросим. Есть монетка?

РЕНАТА. Ты издеваешься?

ЛЕША. Ба, монетка есть?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Ты бы еще дальше отошел, не слышу!

ЛЕША. Монетка есть?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Дома. Идите обедать и отца зовите, третий час уже.

Она встает и идет к дому. Леша поднимает с земли облицовочную керамическую плитку.

ЛЕША. Вот. Внешняя сторона – ты едешь, внутренняя – я.

РЕНАТА. Перестань! Такое серьезное дело, а ты…

ЛЕША. Тогда уезжаем оба.

РЕНАТА. Езжай один! А я тут с собой покончу, ты этого хочешь?

Леша смотрит на нее.

Ладно, бросай.

Леша бросает вверх плитку, закрутив ее. Она кувыркается в воздухе, падает в стороне. Леша идет к ней.

ЛЕША. Разбилась. Половина той стороной, половина этой.

Затемнение.

Сначала слышится звук бензопилы.

И тут же с этой бензопилой выбегает Мырков.

МЫРКОВ. Спилю к чертовой матери!

Он бросается к липе и намерен не шутя пилить ее. Но тут пила глохнет. Он дергает за тросик пуска, пила не заводится, только бессильно квохчет мотор. Мырков бросает пилу, убегает, возвращается с топором. Ударяет по стволу.

Появляется Алексей.

АЛЕКСЕЙ. Дядь Вась, ты чего творишь?

МЫРКОВ. Я тебе не дядь Вась, а Василий Григорьевич! А ты мне вообще никто!

АЛЕКСЕЙ. Успокойся. Выпил, что ли?

МЫРКОВ. Мое личное дело! (Ударяет по стволу).

АЛЕКСЕЙ. А ну, брось! С ума сошел, чем тебе липа помешала?

МЫРКОВ. А чем тебе мой двор помешал? Чем тебе моя семья помешала, что ты ее разорил?

АЛЕКСЕЙ. Я с детства помню, дядь Вась…

МЫРКОВ. Василий Григорьевич!

АЛЕКСЕЙ. Хорошо, Василий Григорьевич. Я с детства помню, что ты сам свою семью разорял.

МЫРКОВ. Неправда! Душа в душу жили, пока ты Екатерину… Пока ей… Пока она из-за тебя…

В это время появляется Екатерина.

АЛЕКСЕЙ. Теть Кать, скажите ему!

ЕКАТЕРИНА. Нечего мне сказать. Мырков, прекращай позориться.

МЫРКОВ. Я – позорюсь? Меня обокрали среди бела дня, и я позорюсь? Думаете, суда на вас нет?

ЕКАТЕРИНА. Без всякого суда все поделили. По факту развода.

АЛЕКСЕЙ. Развелись все-таки?

ЕКАТЕРИНА. Месяц назад. Привалило счастье на конец жизни. Мне на него теперь все равно.

МЫРКОВ. Сначала поделила, а потом развелась, гадина!

ЕКАТЕРИНА. Знаете что, гражданин Мырков? Если я раньше ваши оскорбления сносила по обязательству жены, то теперь я соседка, теперь у меня обязательств нету, ясно?

МЫРКОВ. Ну, и у меня обязательств нету! (Рубит ствол).

АЛЕКСЕЙ. Перестань, полицию вызову!

МЫРКОВ. Зови! Как вы ни делили, как ни хитрили, а липа на моей территории осталась!

АЛЕКСЕЙ. Неправда, она на границе стоит!

МЫРКОВ. Вот я свою половину и срублю!

ЕКАТЕРИНА. А умным себя считает! Как ты ее срубишь?

МЫРКОВ. Пополам! Вдоль!

ЕКАТЕРИНА. Засохнет же!

МЫРКОВ. Ничего! Нашу семью – тоже вдоль разрубили. Никто пока не засох! Я уж точно!

ЕКАТЕРИНА. Да ты вообще не просыхаешь! Дети с внуками приезжали, стыдно было им тебя такого показывать!

МЫРКОВ. А за себя не стыдно? Ты какой им пример подала?

ЕКАТЕРИНА. Никакого, они до развода приезжали, а потом не говорила я им.

АЛЕКСЕЙ. Дядь Вась, отдай топор.

МЫРКОВ. Отойди! Раз не говорила – стыдишься, значит? Ну, я им скажу! (Выхватывает из кармана телефон). Сейчас узнают, какая у них мама и бабушка! (Набирает номер, слушает, сует телефон обратно в карман).

ЕКАТЕРИНА. Денег на телефоне нет? До чего дошел, Мырков, – нищий стал совсем! И я с тобой была нищенка.

МЫРКОВ. Теперь без меня нищенка, радуйся!

ЕКАТЕРИНА. На моей половине хотя бы крыша теперь целая.

МЫРКОВ. А у меня дырявая! Но я звезды вижу! Я могу вообще под открытым небом жить!

ЕКАТЕРИНА. Ну, понес!

АЛЕКСЕЙ. Василий Григорьевич, предложение. Я сегодня все дела кончил, могу отдохнуть. Давай сядем, выпьем, обсудим.

МЫРКОВ. С предателями не пью! (Замахивается топором, но опускает его). Ладно. Дерево не виновато. Я и не сильно надрубил. Замажу потом. Грустно мне на вас. И на тебя, Алексей, и на тебя, Екатерина. Не понимаете вы сути. Не в доме суть. И не в территории. И даже не в дереве. Вы не меня обокрали, вы себя обокрали. Поймете, но поздно будет. (Екатерине). Уйди, мне с ним надо кое-что… Без женских ушей.

ЕКАТЕРИНА. Моя земля, хочу – стою, хочу – иду.

МЫРКОВ. Не твоя, кстати, теперь. Прошу по-человечески!

Екатерина недовольно поводит плечом и уходит.

Пива хочешь?

АЛЕКСЕЙ. Можно.

МЫРКОВ. Неправильно отвечаешь. В любом случае, пить я с тобой, конечно, не буду. Возьму деньгами.

АЛЕКСЕЙ. Вот, другой разговор! (Достает бумажник, из него деньги). Хватит?

МЫРКОВ. Вполне. В этой ситуации мне у тебя денег брать нельзя, я получаюсь неприличный человек, предатель. Но предателю у честного человека брать нельзя, а у такого же предателя – можно.

АЛЕКСЕЙ. Кого я предал?

МЫРКОВ. А ты подумай!

Уходит. Алексей подходит к дереву, рассматривает его раны.

Затемнение.

Прошло три месяца.

Антонина Никитична медленно идет по двору и осматривает землю.

Появляется Леша.

ЛЕША. Потеряла что-то?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Да…

ЛЕША. А что?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. То-то и оно, что не помню… Ты слышишь? Там звонит кто-то.

ЛЕША. Я никого не жду. (Усаживается в шезлонг, что-то читает в телефоне).

Антонина Никитична уходит и возвращается с девушкой Любой.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Похоже, все-таки к тебе.

ЛЕША. Привет. Ты красивая.

ЛЮБА. А что это вы на «ты» сразу?

ЛЕША. Все равно перейдем. Ты мне нравишься. Я тебе нравлюсь?

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Девушка испугается с непривычки. (Любе). Вы проходите в дом. Чаю хотите? Или кофе? Леша, угощай, ты чего?

ЛЮБА. Меня зовут Любовь Викторовна Подранек, я из стройнадзора, официально.

ЛЕША. Подранек – интересная фамилия. Украинская?

ЛЮБА. Поступила жалоба на захват земли, нарушения строительных норм и ущерб экологии.

ЛЕША. Да вы не надо так серьезно, я и так вас уважаю. Не нагнетайте.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Можно вопрос – а вы замужем?

ЛЮБА. Странные вы какие-то.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Что странного – все жду, кто этого дурачка к рукам приберет. Родила бы ему ребенка, мне правнука или правнучку, и я была бы спокойна.

ЛЮБА. Прямо сейчас рожать или потерпите? Давайте по делу – кто владелец?

ЛЕША. Владелец мой отец, и вы наверняка это знаете. Но нельзя же упустить возможность задать строгий вопрос, правда? Кто владелец! Стой, кто идет! Обожаю смотреть, как люди играют социальные роли.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА. Что ты пристал, у девушки работа.

ЛЕША. И я о том же. Вы можете штраф наложить? Прекратить строительство? Или вообще снести все к черту?

ЛЮБА. Чаще штрафы, бывают остановки. Были случаи – да, сносили.

ЛЕША. Отлично. Сносите.

ЛЮБА. Спасибо.

АНТОНИНА НИКИТИЧНА (смотрит в сторону ворот). Вот и владелец наш приехал. Леша! Алексей! В дом пошел. Мрачный какой-то. Пойду, узнаю.

Она идет к дому. Люба направляется за ней, Леша ее останавливает.

ЛЕША. Постойте, дайте человеку отдышаться!

ЛЮБА. Я должна…

ЛЕША. А вам нравится эта работа? Люди строят, кипят, бурлят, вы приходите, говорите – нельзя! Это приятно? Видеть, что они в ваших руках? Что ты чувствуешь? Я понять хочу. Чисто физически – это как? Где-то тепло разливается? Душа радуется? Возбуждения не бывает при этом? Пришла, запретила – и аж кончила от удовольствия. Нет? Не так?

ЛЮБА. Ты обкуренный, что ли?

ЛЕША. Не употребляю. Или такой вопрос. Ты вот красивая, стройная. И тебя все хотят. Ведь хотят? Как ты это чувствуешь? Ты себя в зеркале рассматриваешь? Селфи делаешь? Меня однажды полицейская девушка допрашивала, на демонстрацию я ходил с друзьями – так, за компанию, разделить гражданское возмущение, только не помню, чем возмущались, ну, и меня схватили, привезли, потом ведут на допрос, вхожу и обалдеваю. Полицейская девушка с фантастической внешностью. Мальвина такая, сказку по Буратино читала, кино видела? – глаза вот такие вот (показывает пальцами большие окружности), волосы волнистые… А голос строгий, вся сама тоже строгая. И понимает, конечно, что я обалдел, но делает вид, что не замечает. А я же вижу – ее страшно прет. Что она с ума сойти какая красивая, но при этом с ума сойти какая непреклонная. Просто как смерть. Какая-то в этом загадка, когда красивые девушки идут на строгую работу, где надо давить на людей. Скажи откровенно, почему? Никто же не слышит. Прошу! Или ты об этом не думала?

ЛЮБА. Ни на кого я давить не собиралась. Училась на архитектора, потом устроилась на эту работу…

ЛЕША. Сама или помогли?

ЛЮБА. Ну, помогли, и что? Платят прилично, а удовольствия никакого я не получаю.

ЛЕША. Неправду сказала. Получаешь. Я не осуждаю, ты не думай, я бы тоже хотел получать от этого удовольствие. Или от чего-то другого. От тебя, например. Но не могу забыть, что ты всего лишь персонифицированный сгусток социального вещества. И нравится тебе не то, что нравится тебе, а то, что социум подсказал. Ты на какой машине ездишь?

ЛЮБА. Вроде, не псих. Развлекаешься? Ну, на бэхе езжу. На БМВ.

ЛЕША. Любишь мужские, жесткие и быстрые машины? Доминантные? Как в древности было – хрупкая девушка на могучем жеребце. Сексуально. Вот и я об этом. Не ты ехала сюда, ехали вы – ты и бэха. Не ты сюда вошла, вошли вы – ты и твоя контора. Не ты оделась в деловой и строгий костюмчик, тебя реклама одела, тренды этого сезона. Опять же – вы. Тебя отдельно нет, понимаешь? Я хотел бы любить тебя отдельно, но, если все отбросить, будет – что? Дикарка будет, Маугли в женском виде. Почти никто. Значит, любить придется вместе с тобой твою бэху, твою контору, рекламу, которая тебя одела, твоих подруг, твоих родителей, твой интернет, в котором ты что-то рассматриваешь – понимаешь?

ЛЮБА. Ошибаешься, я как раз не люблю за модой идти, сама себе все выбираю.

ЛЕША. Бедная девочка. Сама. Ты имя сама себе выбрала? Где учиться – сама? Без подсказок? Работу – тоже сама? Видишь ли, я рано понял, что человек – запрограммированный социальный механизм, иногда способный самонастраиваться. И мне стало скучно. Что-то, конечно, по наследству достается, но остальное подсовывает господин социум.

ЛЮБА. Удивил. Нам даже лекцию читали, я помню. Все четко, человек – социальный продукт. Но продукт мыслящий. Ясно, что нам подсовывают, что выбрать, типа ассортимент. Но все равно я же по любому сама выбираю. Машину, работу, с кем по жизни общаться. И что? В чем трагедия?

ЛЕША. Кто про трагедию сказал? Догадалась? Ты еще и умная. Трагедия, да. Вот этот дом, который ты разрушить хочешь…

ЛЮБА. Я не…

ЛЕША… думаешь, его мой отец строил? Вернее, мой дед, он все начал. Думаешь, они? Нет. Что им в голову вдолбили, то они и строили. Этот дом устарел, когда еще был в проекте. Но они уперлись его достроить. Отец достраивает старый дом вместо того, чтобы придумать что-то новое, понимаешь?

ЛЮБА. У вас тут весь поселок такой. Люди понаставили дворцов, а в них никто не живет. Или по двое-трое. У вас вот – большая семья?

ЛЕША. Бабка, отец и я. Была мать, уехала. Бросила нас.

ЛЮБА. Трое? Трое на три этажа?

ЛЕША. Да. Наверно, на меня надеются. Но у меня детей не будет.

ЛЮБА. Не хочешь?

ЛЕША. Не хочу.

ЛЮБА. Может, ты гей?

ЛЕША. Нет. И не гетеросексуал.

ЛЮБА. А кто тогда?

ЛЕША. Выродок. Гермафродит. Хотя нет, вру, ты мне нравишься. Больше, чем другие.

ЛЮБА. Извини, мимо. Ты проблемный, я проблемных не люблю, сама такая.

ЛЕША. Разве?

ЛЮБА. Еще как. Но я с этим борюсь.

ЛЕША. Расслабляешься и получаешь удовольствие?

ЛЮБА. Если и так, почему нет? Да, удовольствие. От той же машины. От скорости. От других людей даже. А они от меня.

ЛЕША. А я тебе совсем не нравлюсь? Что тебе нашептал твой хозяин – социум? Что я не гожусь в отцы твоих детей? Что у меня статус невысокий?

ЛЮБА. Примитивно рассуждаешь. Мне это дерево, например, нравится – и кто мне нашептал? Тоже социум, что ли?

ЛЕША. Конечно. Никакого бескорыстного любования природой нет. Мы любим все здоровое, крепкое, это именно то представление, которое внушил социум. Любить здоровое и крепкое. Это дерево, липа, кстати, здоровое, высокое, мощное, вот и нравится. Или наоборот, нравится что-то маленькое, хрупкое – это даже уже не социум, это инстинкты. Почему все любят котиков? Потому что они – как дети, а детей любить велит сама природа.

ЛЮБА. Это правда, у меня котенок сейчас, я его обожаю, как ребенка своего. Ну и что? Ему хорошо, мне хорошо, а что там за этим, социум, природа, мне как-то по фиг.

Леша хочет что-то возразить, но тут появляется Алексей. Решительно направляется к Любе.

АЛЕКСЕЙ. Вы откуда?

ЛЮБА. Здравствуйте. Любовь Викторовна Подранек, стройнадзор. (Достает из папки бумаги). Вот, ознакомьтесь.

Алексей берет из папки бумаги, читает.

ЛЕША (Любе). Сегодня у тебя еще есть работа? Может, посидим где-то, поболтаем?

ЛЮБА. Работы нет, но нет. Извини.

ЛЕША. Жаль.

ЛЮБА. Самой жаль, но я все просчитываю. У нас ничего не выйдет, а время терять не хочется.

АЛЕКСЕЙ. Чушь какая-то! Девушка, скажите сразу, вам денег дать?

ЛЮБА. Я должна все осмотреть и проверить. Или сама, или, если откажетесь, пришлют комиссию.

АЛЕКСЕЙ. В принудительном порядке, что ли?

ЛЮБА. В том числе.

АЛЕКСЕЙ. Обломаетесь! Позову своего адвоката, с ним и будете все обсуждать!

ЛЮБА. Как скажете.

АЛЕКСЕЙ. Так и скажу! Мы пятнадцать лет этот дом строим, и вы хотите – чего? (Читает по бумаге). Ликвидировать последствия неправильного проведения земельных работ. Это как? Снести дом и вырыть новый фундамент?

ЛЮБА. Иногда приходится и так.

АЛЕКСЕЙ. Не дождетесь!

ЛЕША. Пап, упускаешь момент! Не смотри в бумажку, смотри на нее! Она наслаждается, ты в ее руках, она тебя поджаривает, ей хорошо, она прекрасна! Ей кажется, что весь мир за ее плечами, она человечество защищает!

АЛЕКСЕЙ (Любе). Он о чем? Вы знакомы, что ли?

ЛЕША. Да, и давно.

ЛЮБА. Я могу все осмотреть?

АЛЕКСЕЙ. Все открыто, все доступно, ходите, смотрите. Толку все равно не будет.

ЛЮБА. Спасибо.

Она уходит.

АЛЕКСЕЙ. Ничего, на меня и не такие наезжали! Ты чудно говорил с ней. Понравилась?

ЛЕША. Да.

АЛЕКСЕЙ. Мне тоже такие всегда нравились. Дерзкие. Мама твоя такой была.

ЛЕША. Она и есть. Только не с нами. Пап, а поехали в Бутан?

АЛЕКСЕЙ. Куда?

ЛЕША. Бутан, страна.

АЛЕКСЕЙ. Где-то рядом с Индией? Зачем?

ЛЕША. Жить.

АЛЕКСЕЙ. Жить я буду здесь. Сколько осталось. Болячку у меня нашли, Леша. Неприятную. Помереть можно. Не сразу, но…

ЛЕША. Тогда в Голландию. Там трава разрешенная, умрешь под кайфом.

АЛЕКСЕЙ. Это у вас шутки такие? У вашего поколения?

ЛЕША. Никаких поколений нет, устаревшее понятие. Каждый сам по себе.

АЛЕКСЕЙ. Я тебя чем-то обидел?

ЛЕША. Нет. А маму ты совсем не любил?

АЛЕКСЕЙ. Это она меня не любила. Верней, разлюбила.

ЛЕША. Но кого-то ты любил? Были какие-то девушки, женщины? Тебя куда-то тащило в сторону со страшной силой?

АЛЕКСЕЙ. Я всегда любил только твою маму.

ЛЕША. Это правильный ответ. Я в Бутан хочу полететь, можно?

АЛЕКСЕЙ. Да лети куда хочешь. На свои деньги.

ЛЕША. Еще один правильный ответ.

АЛЕКСЕЙ. Ты вообще слышал, о чем я? Мне подохнуть назначили!

ЛЕША. Прости. Я свои чувства грубостью скрываю. Я тебя очень люблю.

АЛЕКСЕЙ. Наверно, переживаешь, что мы с мамой расстались?

ЛЕША. Подсказку принял. Да, переживаю. Пойду, попробую девушку увлечь. Я умею, когда захочу.

Затемнение.

И еще пять лет прошло.

Дом был все еще не доделан, зато обнесен со всех сторон высоким забором.

Показать это можно по-разному. Самое простое – огромная фотография забора на экране. За нею – два голоса, Алексея и Мыркова. О чем-то довольно долго говорят. Слов не разобрать. Зрители недоумевают. Так теперь и будет? Смотреть на забор и слушать невнятные голоса?

Наконец из-за забора показываются Алексей и Мырков. Слегка пошатываются.

МЫРКОВ. Не могу я там, у тебя. Будто на зоне. Колючку по стене пустить и вышку поставить – будет самое то.

АЛЕКСЕЙ. Согласен. Парадокс, люди тут возвели дома огромные – для чего? Чтобы все завидовали. Не для жизни же, там иногда все комнаты обойти – жизни не хватит. Но при этом загородились. И как им завидовать, если ничего не видно?

МЫРКОВ. А они сами себе завидуют. Выйдет во двор, посмотрит на дом, и сам себе завидует.

АЛЕКСЕЙ. Принимаю, как версию.

МЫРКОВ. А я сам себе завидую без всякого дома.

АЛЕКСЕЙ. Почему?

МЫРКОВ. Да ни почему. По факту существования.

АЛЕКСЕЙ. Наливай.

МЫРКОВ. Не много будет? Ты на таблетках.

АЛЕКСЕЙ. И дорогие, заразы! Все деньги на лечение трачу.

МЫРКОВ. Продал бы дом.

АЛЕКСЕЙ. Нет. Это моя судьба. Завещание отца. Я должен его доделать. Доделаю и умру. Не раньше. А если… Значит, умру в полете. Я читал, есть такие птицы, у них лапки тонкие и крошечные, они ходить по земле не умеют. Только летают.

МЫРКОВ. А спят – тоже на лету? (Достает из карманов бутылку, стаканы, наливает).

АЛЕКСЕЙ. Да. Крылья расправят – и парят.

МЫРКОВ (поднимает стакан, смотрит на вино). Последний свет ты забором перегородил.

АЛЕКСЕЙ (отходит туда, куда падают лучи заходящего солнца). Иди сюда.

Мырков идет к нему. Они поднимают стаканы и смотрят, как искрится вино на свету.

МЫРКОВ. Играет.

АЛЕКСЕЙ. Переливается. Давай за маму мою. Годовщина вчера была.

МЫРКОВ. Рано она.

АЛЕКСЕЙ. Лучше раньше, чем никогда. Глупость сказал. Прости, мама.

Они выпивают.

МЫРКОВ. А может, и не глупость. Вот смотри. Тот же дом. Если бы твой папа его снес сразу после фундамента, чтобы не мучиться, то оно бы сразу и всё. А потом уже поздно было сносить. Вот и получается – лучше раньше, чем никогда.

АЛЕКСЕЙ. Снести в любое время можно. Позвоню, пригонят бульдозеры, бомбилки эти, знаешь, машины такие, с болванками, стены рушить – и за полдня тут ничего не останется.

МЫРКОВ. Не надо. Сейчас твой дом стоит, а построят, не дай бог, что-нибудь еще больше. Из двух зол выбирают то, что есть.

АЛЕКСЕЙ. Мама умерла, сын уехал, я тоже помру. Я достраиваю дом, который никому не нужен.

МЫРКОВ. Ты определись. То говоришь – достраиваешь, а то – разрушить собираешься.

АЛЕКСЕЙ. Дядь Вась, не зли меня! Я сказал – я сделаю!

МЫРКОВ. Что? Достроишь или разрушишь?

АЛЕКСЕЙ. Сейчас скажу. Наливай.

Мырков наливает, они поднимают стаканы, которые озаряют лучи, но эти лучи последние. Тень наползает на наших глазах, Мырков и Алексей отступают, высоко задирая стаканы, ловя ими уходящий свет.

Солнце зашло за дом и забор.

Мырков и Алексей выпивают. Мырков смотрит на Алексея, ждет принятия решения.

АЛЕКСЕЙ. Разрушить! Под корень! Чтобы никому в голову не пришло этот мавзолей восстанавливать! (Достает телефон, просматривает информацию). Вот. То, что надо. (Набирает номер). Здравствуйте. У вас написано – ликвидация зданий, промышленный и частный сектор. Как ликвидируете? Понял. Понял. А прайс какой? Понял. А если взорвать? Понял. Понял. Перезвоните на этот телефон. Хорошо. (Отключается. Мыркову). Еще проще, чем я думал. Взорвут.

МЫРКОВ. Жалко. Может, отдать кому?

АЛЕКСЕЙ. Нет. Это проклятый дом. Дай бутылку.

МЫРКОВ. Там нет ничего.

АЛЕКСЕЙ. Вот и дай.

Берет бутылку и швыряет в забор. Бутылка разбивается.

Прошло полгода.

У дома, который цел и невредим, хотя по-прежнему не доделан, – Леша, Люба и Жилинский.

ЖИЛИНСКИЙ. Я только замечу, что дом с каждым днем теряет в цене.

ЛЮБА. Вы архитектор или риелтор?

ЖИЛИНСКИЙ. Совмещаю. Вы даже здесь не живете. Я понимаю, у вашего дедушки и у вашего папы, Царство им обоим небесное, была идея – закончить во что бы то ни стало. А вас что держит?

ЛЮБА. Да уже то, что вы предлагаете смешные деньги!

ЖИЛИНСКИЙ. Не я, а мои клиенты. Вам кто-то предлагает больше? Вам вообще кто-то что-то предлагает? Слушайте, тут в округе продаются десятки домов, владельцы или в тюрьме, или за границей. Или у них элементарно не хватает денег содержать такие дворцы. То, что ваш дом кого-то интересует, уже большая удача.

ЛЕША. Не знаю… За такие деньги даже квартиру не купишь.

ЛЮБА. Не преувеличивай. (Жилинскому). Добавляете двадцать процентов – и мы согласны.

ЖИЛИНСКИЙ. Мой клиент разрешил подняться до десяти, но не больше.

ЛЮБА (Леше). Ты как?

ЛЕША. Может, законсервировать до лучших времен?

ЛЮБА. Лучших времен не бывает, лучшее время всегда сегодня. Все должно работать. Дом стоит и не работает, его даже снимать не хотят. Это неправильно. Тебе тут что-то дорого?

ЛЕША. Если честно – только липа. Но ее не выкопаешь.

На этих словах появляется Кочерего.

КОЧЕРЕГО. На самом деле – обсуждаемо. Здравствуйте!

ЖИЛИНСКИЙ. Давно не виделись, каким ветром?

КОЧЕРЕГО. Леша просил, я приехал.

ЛЮБА. Зачем?

КОЧЕРЕГО. Обсудить достройку.

ЛЮБА. Леша?

ЛЕША. Это я неделю назад еще… Подумал, что даже бессмысленное дело надо довести до конца, чтобы окончательно убедиться, что оно бессмысленное.

КОЧЕРЕГО. Я там, пока шел, посмотрел. Скажу прямо, раньше, чем достраивать, дом уже ремонтировать пора.

ЛЮБА (в сторону Леши). Да пошутил он!

ЛЕША. А если нет?

Появляется Екатерина.

ЕКАТЕРИНА. Наконец-то хоть кто-то, а то нет никого! Стоит пустой дом, смотреть страшно. Вот что, товарищи дорогие, кто тут теперь отвечает, вы давайте делать что-нибудь! Из-за вас нас затопляет в любой дождик, а весной, после снега, вода до окон поднимается!

КОЧЕРЕГО. Отводы не так сделаны.

ЖИЛИНСКИЙ. А кто делал?

ЕКАТЕРИНА. Вы имейте совесть, мы люди пожилые, нездоровые, муж вон еле ходит. Василий, скажи им!

Идет Мырков, опираясь на палку.

МЫРКОВ. А чего говорить? И так все ясно.

Он подходит и обстоятельно здоровается со всеми за руку. Кочерего в это время ходит по участку, осматривается.

МЫРКОВ (Леше). Соболезную. Не мог проститься, болел. (Любе). Вы тут кем кому, извините?

ЛЮБА. Никем никому.

МЫРКОВ (Кочерего). Данила, ты чего, как не родной?

КОЧЕРЕГО (подходит, пожимает руку). Не пью я третий год. Запретили.

МЫРКОВ. И что? Я тоже не пью. Сам бросил. Я всегда все сам делаю, без запретов.

ЖИЛИНСКИЙ. Время дорого, давайте решать – туда или туда.

ЕКАТЕРИНА. О том и речь! Затопит во сне – и не проснешься!

КОЧЕРЕГО. Тоже правда. У меня лучший дружок Андрюша вот так помер. Совсем был молодой, сорок восемь лет. Жил разнообразно, как все мы. И выпивал, и курил, и другие интересы, а с деньгами не везло. То у всех кризис, то у него лично. А потом нашел хорошее дело, что-то там с переработкой мусора, поднялся за один год, разбогател, тоже дом построил. Один раз встретились… Это отдельно смешно, это на въезде в город было, там светофор поставили, а я привык без него. Иду задумчивый на красный свет, а сбоку на меня… Аж тормоза завизжали. Водитель высовывается, орет, но по-доброму орет, как бы смеется: отец, тебе последней жизни не жалко? Я смотрю: Андрей! Андрюха, говорю, здорово, не узнал? Какой я тебе отец, а если и отец, то сам ты кто, мы же ровесники? Ну, он свернул, остановился, пообщались. Сам, говорит, себе не верю, что у меня такая жизнь началась. Раньше мне, говорит, ее было не жалко, а теперь берегусь. В зал хожу тренажерный. Молодую жену взял – не столько по любви, сколько для здоровья.

ЛЮБА. Мы поняли. Жил плохо, но жил, стал жить хорошо – умер. Так? Давайте по делу!

ЕКАТЕРИНА. А вы не торопите, девушка, пожилых людей. Вы бы лучше послушали, дед мой просто так ничего не говорит.

МЫРКОВ. Морали тут нет никакой. Я к тому, что позвали нас на похороны, на поминки. И сидим, горюем на такую нелепую смерть. И тут один кто-то говорит: утешительно, что если бы он болел и мучился, то он бы знал, что умирает. А тут просто лег – и все. То есть, он, говорит, даже не знает, что умер. И меня эта мысль просто поразила.

КОЧЕРЕГО. Тьфу!

МЫРКОВ. Что такое, Данила?

КОЧЕРЕГО. Да как послушаешь тебя, сразу почему-то страшно хочется выпить!

МЫРКОВ. Могу объяснить.

ЛЮБА. Не надо! Леша, о чем думать, не понимаю? В этом доме все умерли, и никто не родился!

ЛЕША. Это поправимо.

ЛЮБА. Без меня!

ЕКАТЕРИНА. Минутку, вы это о чем?

ЛЕША. Дом продать уговаривают, баб Кать.

ЕКАТЕРИНА. Еще чего! Столько на него угроблено – и продавать? И мои две сотки тоже? Не позволю!

ЖИЛИНСКИЙ. Они не ваши.

ЕКАТЕРИНА. Да вы-то кто такой распоряжаться тут?

ЛЮБА. Леша, или решай, или я ухожу!

Пауза.

Ну, как хочешь.

Уходит. Уходит быстро, но все же, по неровному ритму ее шагов, заметно, что надеется – Леша ее остановит.

Он не останавливает.

КОЧЕРЕГО (смотрит на часы). Я извиняюсь, но у меня много объектов. Как поступим? Если, кстати, ломать, то мы и эти работы производим.

Леша смотрит на липу, на дом.

А все смотрят на него.

Затемнение.

конец