Пьеса была впервые опубликована в журнале «Современная драматургия», как и многие другие мои пьесы, за что отдельное спасибо Андрею Волчанскому.
Родился ребенок, обычное дело. Но за право владения им разыгрываются нешуточные баталии между его отцом и матерью, бабушками и дедушками с обеих сторон. Доходит чуть ли не до военных действий с похищениями, осадой и прочими экстремальными поступками. Драма, иногда близкая к фарсу.
Алексей СЛАПОВСКИЙ
РЕБЕНОК
Пьеса в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ ЧЕМБУКОВ, профессор, историк, 67 лет
НИНА КИРИЛЛОВНА ЧЕМБУКОВА, его жена, редактор издательства, 62 года
ВИКТОР, их сын, веб–дизайнер, 38 лет
ИРЭНА ПЕТРОВНА ЛОХАЙЛО, бывшая (очень давно) учительница, домохозяйка, 55 лет
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ ЛОХАЙЛО, большой чин в управлении вторичных ресурсов, 60 лет
ИРИНА, их дочь, работница туристической фирмы на свободном графике, 35 лет
ЛАРА, няня, около 40 лет
ПСИХИАТР, около 25 лет
АДВОКАТ СЕМЬИ ЛОХАЙЛО, возраст неважен
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ, возраст неважен
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
1.
Квартира–студия, где снесены все перегородки. Художественный беспорядок. Длинный стол вдоль одной из стен, на котором выстроились два компьютерных монитора (да еще на постели валяется ноутбук), принтер, другие устройства, проигрыватель, на полу огромные стереоколонки. Дизайн агрессивный, стены морковного цвета, на стенах постеры, увеличенные фотографии, карта мира с флажками, книжные полки повешены под углом, с люстры свисают металлические цепи. Огромная самодельная кровать–топчан, где и спят, и работают, и смотрят телевизор, и едят.
Открывается дверь, входят Олег Семенович и Нина Кирилловна. Нина Кирилловна проходит в комнату, ищет вазу, куда поставить принесенный букет цветов. Олег Семенович волоком втаскивает довольно большую картонную коробку продолговатой формы.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Нина! Помочь можно вообще–то?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Сказал бы. (Идет к мужу).
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Я уже втащил.
НИНА КИРИЛЛОВНА (осматривается). Да… Давно я здесь не была…
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Не звали! Как они еще ключ нам доверили, удивляюсь!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Живут, будто студенты в общежитии. Да еще ребенка в этот бардак привезут.
Она начинает убирать, переставлять, вытирать пыль и т.п. Олег Семенович уходит и втаскивает вторую коробку.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Заплатил бы водителю, он бы внес.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Он уже уехал. Бросил все у подъезда, и… (Машет рукой).
Выходит, возвращается с третьей коробкой, Нина Кирилловна продолжает трудиться.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Мне интересно, где она должна была спать? … Окончательно решили, что Марфа?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Виктор сказал: основной вариант. Мне нравится.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Вычурно. И коляски, я вижу, тоже нет. Они позвонить могли?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Олег, успокойся. Насчет кровати позвонили же.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это ты позвонила.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Какая разница?
Олег Семенович снимает картонную упаковку, достает части детской кроватки, начинает собирать ее.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Им тут еще лианы повесить – и пусть они Маугли воспитывают. Женского пола.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Олег, не начинай! Все–таки такой день! Первая наша внучка!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Дождались, спасибо. Виктору тридцать восемь, ей тридцать пять, сами уже могли внуков иметь!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Мы тоже родили Виктора поздно.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Мне тридцати еще не было, а тебе вообще двадцать пять!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Двадцать четыре. Это считалось поздно тогда. Если двадцать два, а ты не замужем, девушки уже в панике были, выходили за кого попало. (Олег Семенович смотрит на нее). Это мне повезло – я по любви. Ты не рад, что у нас внучка родилась?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Я рад! Но я хочу, чтобы все было по–человечески! Им под сорок, а они живут на съемной квартире, они до сих пор официально не женаты, работа непонятно какая, каждый год по пять раз куда–то ездят, особенно она… Ну, и катались бы дальше! Я же знаю, у них этот ребенок случайно получился!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Неправда. Я спрашивала у Иры, они все обдумали и решили.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ты говорила с ней?
НИНА КИРИЛЛОВНА. А что?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Со мной она двух слов не сказала. Вообще ни разу.
НИНА КИРИЛЛОВНА. А кто с тобой два слова сказал? И сам ты молчишь все время.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Нина, я преподаватель. Я читаю лекции. Я почти каждый день говорю по три–четыре часа. И студенты со мной говорят. Мы всё время говорим, я все время говорю, они все время говорят, все всё время говорят!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ты что?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Мне надоело! Не надо меня придумывать! Ты всю жизнь придумываешь обо мне то, чего нет! Все время молчу! – вот зачем ты говоришь эту явную глупость? Меня подразнить?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Олег, я тебя прошу, не раздувай из пустяков…
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Подержи!
Нина Кирилловна подходит к собираемой кроватке.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Вот эту планку. Не эту! Вот! Да. Держи прямо.
Что–то привинчивает.
НИНА КИРИЛЛОВНА. На колесиках, удобно… Ты, наверно, хотел внука?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Мне все равно. То есть я очень хотел, чтобы у них кто–то был. Но надо было думать раньше. Девочке будет двадцать, а Виктору пятьдесят восемь! А матери пятьдесят пять!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Пустяки! Вон Табаков в семьдесят лет дочь родил!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (раздраженно). Какой Табаков? Какой еще Табаков?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ты нарочно?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Не помню!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Народный артист, МХАТ, «Табакерка»… Твой тезка, кстати.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да знаю, знаю, знаю! Я только не пойму, причем тут твой Табаков, пусть он там хоть восемь раз народный? Мы говорим о нашем сыне! Зачем сразу съезжать на кого–то другого! Ненавижу эту привычку. Говорят люди о своем, и вдруг: а я вот в газете читала, по телевизору слышала, в интернете видела… Не жизнь, а вечный сравнительный анализ чего–то с чем–то! Олег Семенович, вы замечательно выглядите, а вот Иванов на два года младше вас, а уже умер!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Иванов? Когда умер? Отчего? А кто это вообще?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Никто! Я для примера! Они думают, что если меня осчастливить известием, что кто–то в моем возрасте уже умер, я буду плясать от радости! Если ревматизм позволит.
НИНА КИРИЛЛОВНА. А что, болит?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. С чего ты взяла?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ты раздражительный очень.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Я нормальный.
Кроватка готова, в нее укладывается матрац.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Отлично получилось. Не только головой работать умеешь.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (мягче). Я раздражаюсь потому, что хотел встретить ребенка в роддоме, вместе с ними. Цветы подарить. Ты рожала без меня, помнишь, я не успел вернуться из Ленинграда. Я никогда не был в роддоме. И так почему–то захотелось. Взять ее, маленькую…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Так и поехал бы!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Не звали! И кровать притащить надо было. И ее родители придут сюда, Виктор просил встретить. Вот тоже ситуация: мой сын живет с женщиной уже пятый год, а я ни разу не видел ее отца и мать!
НИНА КИРИЛЛОВНА. А зачем они тебе?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да вообще–то обойдусь, в самом деле. Но как–то нелепо: встретиться и познакомиться, когда уже внучка родилась.
НИНА КИРИЛЛОВНА (оглядывается). Ну, уже можно жить. Интересно, у нее мама такая же неряха? Нет, сама Ирина не то чтобы неряха, просто она какая–то слегка неупорядоченная.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. А Виктор упорядоченный? Знаешь, Нин, я, если честно, просто боюсь за ребенка. Они же ничего не знают, не умеют. Надо и кормить по часам, и подгузники менять, и ночью вскакивать, и прививки…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Будем помогать. Я выйду на пенсию, пора.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. А я не выйду! Шестьдесят семь лет для ученого – самый расцвет!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Долго же вы расцветаете.
ОЛЕГ СЕМНОВИЧ (хочет взорваться, но вдруг усмехается). За одно тебя люблю, Нинель, за юмор.
НИНА КИРИЛЛОВНА. И только?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. И за все остальное.
Звонок в дверь.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Пришли. Они кто хотя бы?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я же говорила: она практически наша коллега, бывшая учительница, а он какой–то довольно большой начальник в управлении вторичных ресурсов. Ее зовут Ирэна Петровна, а его Борис Яковлевич. Фамилия, только не смейся, Лохайло.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Действительно, смешно. Откроешь?
Нина Кирилловна идет открывать дверь. Олег Семенович передвигает кроватку, ищет для нее удобное место. Одно колесо заедает, он, опустившись на колени, смотрит, в чем дело. Нина Кирилловна возвращается с супругами Лохайло.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Ну вот, что называется, заодно и познакомимся! (Протягивает руку Олегу Семеновичу, который встает, отряхивает колени). Борис Яковлевич, (кивая на жену) Ирэна Петровна.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Здравствуйте.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Что, брак? Колесо отваливается? У нас ничего делать не умеют.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это импортная.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Китай. Все теперь делают в Китае. (Ощупывает кроватку). Из прессованных опилок.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это дерево, на торцах видно.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Они на торцах клеят набалдашники под дерево, а остальное опилки. Дерьмо!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Боря!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Что Боря? (Супругам Чембуковым). Не любит, когда я ругаюсь. А я хоть и управленец, но я человек народный, я говорю правду, как весь народ! Считается, что народ матерится, а он говорит правду! Он называет вещи своими именами. Это мы говорим (пошевеливает рукой возле головы, подыскивая слово) – гениталии! Что такое гениталии, не понимаю, нерусское слово! Надо называть прямо –…
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Боря!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Не одергивай мужчину в его присутствии! Боря! Что Боря? Я везде остаюсь самим собой! И никогда не вру! (Олегу Семеновичу). Вы вот профессор, историю преподаете?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Тогда должны меня понимать, потому что вся история – вранье. Нет, само собой, вы преподаете вранье в целях воспитания…
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Почему же вранье, иногда… То есть по большей части…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Потому, что вы им говорите все время: великая Россия, великая Россия! А великая Россия все войны проигрывала! И только когда уже совсем амбец, она собиралась с силами и начинала выкарабкиваться! Нас пространство спасало! Если бы мы были размером с Польшу, нас бы сто раз завоевали, даже названия не осталось бы давно. Никаких русских бы уже сейчас не было!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Это, конечно, оригинальный взгляд, но было время, когда Русь была вполне сопоставима по территории с Польшей, которая тогда называлась Речью Посполитой…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Тоже историей занимаетесь?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я в издательстве работаю, и у нас как раз вышла книга…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Вот! Наконец я спрошу у специалиста. Объясните, Нина…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Нина Кирилловна.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Да. Объясните, почему выпускают море книг и абсолютно нечего почитать? Я недавно специально зашел в магазин, три часа там провел – хотел для души что-нибудь, не классику, конечно, классику я наизусть знал и всю забыл, потому что она, кроме вреда, ничего русскому народу не принесла, она революцию подготовила, я искал хоть что-нибудь для души. И что я вижу? Секс, пьянство, извращения, мемуары проститутки, личная жизнь какой-нибудь звезды, да насрать мне на ее личную жизнь, она мне кто, родственница? Ничего! Вы представляете, я ничего не нашел, ни одной книжки для души!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. А что вы конкретно имеете в виду? Что вы вкладываете в понятие – для души?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Экзаменуете, да? Привыкли студентов срезать? Я прекрасно знаю, что я вкладываю! Я должен читать и чувствовать, что книга делает меня лучше, чище, благороднее! А что читаю? Мне книга прямо в глаза кричит: ты подлец, убийца, сексуальный извращенец, жить невозможно, кругом грязь и дрянь! А то я не знаю! Я столько знаю, что любой писатель поседеет от ужаса, – ну и что? Вот взять ребенка, в смысле наши дети будут нам растить внучку – что они ей дадут почитать? «Мороз и солнце – день чудесный»? Кого? Пушкина? Пушкин был развратник, картежник, на дуэлях стрелялся, шампанское пил, как конь, венерическими болезнями болел, я об этом читать не хочу!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Но ведь прочитали же.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Когда?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ну, вы откуда–то взяли все эти факты, о которых сообщаете. Насчет шампанского и прочего?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Да их все знают, только притворяются! А я не притворяюсь! Я прямо говорю: Пушкин – дутая величина! Я сколько раз за границей спрашивал: что вы знаете про Пушкина? Ни–че–го! Нет для них никакого Пушкина! А мы делаем вид, будто… (Звонит телефон, он хватает трубку. Когда говорит, смотрит вокруг – и словно впервые обращает внимание на окружающее). Кто сказал? Ты погоди панику разводить, кто сказал? Я тебя русским языком спрашиваю или азбукой Морзе? Так вот узнай сначала, понял? И дословно мне передай! (Отключается, некоторое время продолжает осматриваться). А это что вообще?
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ты о чем, Борис Яковлевич?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Это что – мастерская какая-нибудь, кладовка, подсобка, что это?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это дизайн такой. Они так живут, им удобно.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Ребенка сюда нельзя! Тут одних проводов, смотрите, сколько! Такое излучение электромагнитное – ни один человек не выдержит! Виктор, он кто, компьютеры чинит?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Он веб–дизайнер. Очень востребованный. Просто работает дома, поэтому…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Работать – на здоровье. А жить здесь нельзя.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Вы что–то конкретно предлагаете?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Я не знаю. Например, у нас загородный дом, кроме квартиры здесь, в городе. Пусть поселяются там, вместе вот с ней (показывает на жену), только пусть Виктор ваш подальше со своими проводами, и все, нет проблем.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Боря, ты забыл, мы предлагали Ире, она…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А что Ира? Что она вообще понимает? Она вон даже работу бросать не хочет в своем турагентстве!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Насколько я понимаю, у нее фриланс, она дома разрабатывает разные программы, маршруты…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Фриланс! Она питание ребенку должна разрабатывать! И мужу! Хотя, на самом деле детей от женщин надо отбирать как можно раньше! У нас почему мужики на мужиков не похожи? Женское воспитание! Дома женщины, в детском саду одни бабы, в школе бабы, в вузах тоже бабы, армии фактически нет, вот вам и пожалуйста!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. А вы бы что предложили?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. После грудного возраста – специальные учреждения. Девочки отдельно, мальчики отдельно. А то они уже в детском саду друг друга щупают, а результат? Трансвеститы, гомосексуалисты, ранняя импотенция и бесплодие! Но это теория. А реально, повторяю, тут жить нельзя.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я считаю, надо дождаться Виктора и Ирину… И вообще, мы успеем об этом поговорить. Сегодня такой день…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Дети – наше будущее! А о будущем говорить никогда не поздно! Мы хотим вырастить человека или кого?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Наверно, вы уже решили, кем будет наша Марфа?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Это вы, типа, с иронией говорите?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Почему, я…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Был у нас один преподаватель, тоже профессор, а я, если кто не знает, с красным дипломом вуз закончил, так вот, этот профессор садит студента перед собой на экзамене и начинает ехидничать. Сбивал! За людей не считал студентов! Я, типа, такой умный, а вы быдло!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (сдерживая интонации оскорбленного человека). Вы, ничего не зная обо мне и моей работе…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Я все знаю, мне самому предлагали преподавать неоднократно.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. О проблемах вторичных ресурсов?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Опять уесть хотите? Между прочим, у нас вторичные ресурсы важнее первичных! У нас лес так рубят, что щепок больше, чем бревен! И опилок (указывает на кровать). Из тонны нефти делают десять литров бензина, остальное на солярку пускают! И вообще, отходов производства у нас больше, чем самого производства. Это я к сведению. Через пять лет у нас ничего уже не будет – ни леса, ни нефти, вот тогда и пригодятся вторичные ресурсы!
НИНА КИРИЛЛОВНА. А из чего они будут делаться?
Борис Яковлевич хочет ей достойно ответить, но тут мягко вступает Ирэна Петровна.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ты насчет имени хотел.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Да. Марфа – это не то. Понимаю, древнее русское имя, но не до такой степени!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Это древнее сирийское имя. Из Нового Завета известна мученица Марфа Персиянка…
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Более известна все–таки русская Марфа Посадница, которая…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Начинается! Все женщины у вас мученицы, а все мужчины кобели! Моя тоже так считает.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Боря…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Знаете, почему мы с ней столько живем и у нас прекрасные отношения? Потому что мы живем отдельно! Жизнь с женщиной развращает мужчину!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (пытается сменить тему). Извините, Борис Яковлевич…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Да?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Хотелось бы определить, что называется, тему и предмет нашего разговора. Мы о чем вообще?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Опять ехидничаете? Вам стыдно должно быть, вы студентов учите, вы должны с ними говорить прямым нормальным языком! Определить предмет! Нет, чтобы просто сказать: не понимаю!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Хорошо. Не понимаю. Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы предлагаете, чтобы наша внучка, то есть наш сын, Ирина и внучка жили у вас в загородном доме. Правильно?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Это вопрос второй. Вы меня обвинили, что я уже решил, кем будет Марфа, хотя я считаю, что лучше Мария или Маргарита, если уж на «эм»! Решил не я, жизнь решает! Обязательно два иностранных языка с самого детства, физкультура в разумных пределах, а главное – характер! Воспитывать характер, чтобы она себя уважала, но знала, что мужчина во всем первый. Так природа устроила.
НИНА КИРИЛЛОВНА (переглянувшись с мужем). Это вопрос спорный, хотя, возможно…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Не возможно, а точно! С природой не поспоришь! А если вы верующая, то в религии женщина тем более знает свое место. Она откуда? Из ребра! Вот пусть под боком у мужчины вместо ребра и греется – если он захочет.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я не об этом. Я правильно поняла, что вы будете настаивать, чтобы наша внучка жила сразу же у вас? Просто у нас были свои соображения.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Я ни на чем не настаиваю. Это их ребенок, пусть что хотят, то и делают, хоть цыганам продают, хоть на помойку выбрасывают. Я говорю о том, как лучше.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Вот. Как лучше – это верно. Дело в том, что мы с Олегом Семеновичем оба готовимся выйти на пенсию и собрались помогать Виктору и Ирине….
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (слегка удивлен, но на ходу перестраивается). Да. Мы так решили. Мы тоже считаем, что… Если что–то мы не успели развить в наших детях, то можем наверстать на примере… То есть с помощью… В общем, реализовать лучшие качества этого человечка. Наше будущее, как вы правильно заметили.
БОРИС ЯКРВЛЕВИЧ. То есть, воспитать под себя? Чтобы она профессоршей стала и преподавала лженауку или чтобы книжки издавала, которые никто не читает!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Борис Яковлевич, я ведь и обидеться могу! История не лженаука.
НИНА КИРИЛЛОВНА. А книги очень многие читают. В отличие от вас.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Все ясно! Вдолбите ребенку свое понимание жизни, шаг вправо, шаг влево – расстрел! Ребенок может иметь свое мнение? Может! А взрослый человек? Тем более! Да, я считаю нашу историю лженаукой. Я имею право на это мнение?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Заблуждаться каждый может…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Неважно, пусть заблуждаюсь. Но имею на это право? И о книгах иметь свое мнение? Могу или нет?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Можете, но…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Нет! Это вы говорите, что могу, а на самом деле так на меня напали, будто я враг народа! И Марию так воспитаете, что она на людей бросаться будет, если с кем не согласна!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Послушайте… Извините… А вы не пьяный?
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Борис Яковлевич вообще не пьет.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Не защищай меня! Ты что, не видишь, они провоцируют! Они нарочно хотят поссориться, чтобы мы ушли и пустили все на самотек! Не дождетесь! Лохайло первым ниоткуда никогда не уходил, а если уходил, только с победой!
Звонок в дверь.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Приехали!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ (жене). Где цветы?
ИРЭНА ПЕТРОВНА. В прихожей оставила.
Нина Кирилловна идет открывать. За нею выстраиваются Борис Яковлевич с цветами, Олег Семенович, который тоже успел выхватить цветы из вазы, Ирэна Петровна. Входят Ирина со свертком в руках, Виктор. Восклицания, поздравления, вручение цветов. Ирина кладет сверток с ребенком на кровать.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Вот же кроватка, Ирина…
ИРИНА. Тише, пожалуйста, она спит.
Все начинают говорить громким шепотом.
ВИКТОР. В машине заснула. Удивительно спокойный ребенок, вся в меня! И улыбается! Мам, я тоже с улыбкой родился?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я не помню.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. С улыбкой и помрешь.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Олег, что за шутки?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Посмотреть–то можно? (Приоткрывает лицо ребенка, смотрит. Смотрят, сгрудившись, и остальные). Наша! Нос мой!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Еще ничего толком не видно.
ВИКТОР (весело). Все, конечно, видят, что она похоже на меня, но ладно, считайте, как хотите.
ИРИНА. Ей дышать нечем, что вы все встали здесь?
ВИКТОР. Действительно…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ириночка, ее перепеленать нужно. Она столько в дороге была…
ИРИНА. Ребенок спит – не надо трогать.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Но хотя бы в кроватку перенести.
ИРИНА. Зачем? Зачем вы ее вообще поставили? Кто просил?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Но вы же говорили с Ниной Кирилловной…
ИРИНА. О чем? Она спросила: есть кроватка? Я сказала: нет. Но я не сказала, что она нужна.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ирочка, но должен же ребенок где–то спать?
ИРИНА. Кроватка – это что? Это прутья. Это решетка. Это маленькая тюрьма. Ребенок не успевает родиться, а мы его в тюрьму. Лет до двух, а то и до трех.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А что же, на полу она у вас спать будет?
ИРИНА. Почему нет? Зато не упадет.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Виктор, это у вас шутки такие?
ВИКТОР. Мам, мы все решили. Ребенку нужна свобода. Сделаем такой большой настил с бортиками, не бойся, будет тепло. И безопасно.
НИНА КИРИЛЛОВНА. А манеж? А коляска?
ИРИНА. Манеж – тоже тюрьма. И никаких колясок, ребенок должен чувствовать присутствие матери или отца. (Достает и показывает слинг – цветной кусок ткани). Вот – это слинг. Все женщины мира носили так детей. Многие и сейчас носят, в Юго–Западной Азии, например.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Полотенце какое–то…
ИРИНА. Все очень просто. (Повязывает слинг, берет сверток, кладет в него).
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Но она же вся скрюченная будет!
ИРИНА. А в животе она по стойке смирно стояла? Это для нее вполне естественная поза.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Не боитесь ее разбудить?
ИРИНА. Проснется – значит, пора. (Достает сверток, кладет на постель).
Пауза. Все некоторое время стоят и смотрят на ребенка.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Виктор, я правильно понимаю: ребенок будет спать на полу, носить вы его будете в этой тряпке, он будет везде ползать, трогать провода…
ВИКТОР. Провода я уберу, сделаю специальный такой короб. А ребенку нужна свобода.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ползать по полу и собирать пыль?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Ничего страшного. Вон в тундре у северных народов – с детства ползают в юрте по земле и собирают ягель. Естественное воспитание. Но там все натурально, а от нашей пыли будет аллергия на всю жизнь. Ира, слушай меня. Я у вас раньше тут не был, и я в шоке. Это не жилье людей, и это в первую очередь твоя вина, потому что женщина должна за это отвечать! И вина Виктора, потому, что, если мужчина не будет направлять женщину, она сама ничего не будет делать!
ИРИНА. Пап, только не начинай!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А я еще и не начинал! А вот теперь начну. Мы решили: переезжаете к нам в дом, Ирэна Петровна будет вам помогать, если надо, наймем еще няньку.
НИНА КИРИЛЛОВНА. На самом деле есть два варианта. Второй – переехать к нам. У нас просторно, детский сад под боком, отличная школа, Виктор ее заканчивал…
ВИКТОР. А жениха вы ей еще не присмотрели? А то пора.
ИРИНА. Вариант, извините, один. Мы никуда не едем. У нас тут достаточно места, нянька нам не нужна, мы все время дома.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ирочка, а молочко есть у тебя?
ИРИНА. Мало. Придется прикармливать. Ничего страшного, сейчас мало у кого молоко есть.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. И к лучшему. Все девушки сейчас курят, пьют, едят всякую гадость, материнское молоко сейчас – отрава.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (за это время успел выйти и войти с бутылкой шампанского). Знаете что? Давайте все деловые вопросы оставим на потом! В конце концов, это великая радость – рождение человека! (Откупоривает шампанское, пробка выстреливает). С новой жизнью!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ирочка, где бокалы?
ИРИНА. У нас два стакана только и чашки. Вон там.
Она указывает на стенной кухонный шкаф. Ирэна Петровна и Нина Кирилловна бросаются к шкафу, достают стаканы, разнокалиберные чашки, раздают всем, Олег Семенович разливает.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Вот так! Что первое видит ребенок в России? Пьянку!
ИРИНА. Она еще ничего не видит.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Пусть ей будет в жизни счастье.
ВИКТОР. Ура!
2.
Та же комната. Ребенок кричит в кроватке. (Кстати, и коляска есть – стоит возле прихожей). Виктор сидит перед монитором в наушниках, работает. Ирина тоже перед компьютером, говорит по телефону – громко, заткнув второе ухо пальцем.
ИРИНА. Они дают два миллиона, но это не рекламный ролик, это кино, понимаешь? Долларов два миллиона, долларов! Я знаю, что ты режиссер, поэтому и звоню! Я говорю тебе: не ролик, чисто художественно все! (Виктору). Ты можешь к ребенку подойти?
Виктор не слышит, Ирина поднимает с пола тапок, кидает в Виктора.
ВИКТОР (снимает наушники). Чего?!
ИРИНА. Можешь к ребенку подойти?
ВИКТОР. Она есть хочет.
ИРИНА. Ну, покорми, ты видишь, я занята!
ВИКТОР. А я не занят?
ИРИНА. Хорошо, просто успокой, я закончу и покормлю. (В телефон). Я уже сюжет придумала. Представь: жених и невеста отправляются в Черногорию. Не просто так, а чтобы купить там дом. Богатый папа жениха против. И против дома, и против невесты. Он засылает авантюриста, который представляется специалистом по недвижимости…
ВИКТОР (стоит над кроваткой). Она пахнет!
ИРИНА. Смени подгузник! (В телефон). Специалист должен влюбить в себя девушку и расстроить брак. Понимаешь? Это убойная комедия, а попутно мы ненавязчиво показываем, какая красивая страна Черногория и какая там прекрасная недвижимость. Два миллиона! Макс, или ты соглашаешься, или я ищу другого. Уйдет заказ, ты понимаешь или нет? Даю время до вечера.
ВИКТОР. У нее зеленое все, это плохо.
ИРИНА. Почему?
ВИКТОР. Желтое должно быть. Чем ты ее кормила?
ИРИНА. Жидкое?
ВИКТОР. Нет. Типа такие козьи какашки. Ты можешь подойти?
ИРИНА (глядя в монитор). Я смотрю, хорошо это или плохо. Тут специальный сайт для молодых мам. Так… Неважно, какого цвета… Нет, вот тут пишут – важно. А консистенция лучше средней мягкости. Блин, но я же ее правильно кормлю, по часам, чем положено!
ВИКТОР. Химия. Она может и синими ромбами ходить, я не удивлюсь. А дети будущего будут какать чистым полиэтиленом.
ИРИНА. Я виновата, что у меня молока нет? Ты знаешь, что женщины из–за этого в депрессию впадают, ты нарочно меня до этого доводишь?
ВИКТОР. Спокойно! Мы взрослые люди, мать моя, надо ко всему относиться с юмором. Я читал, у одного африканского племени есть обычай: когда женщина рожает, племя становится в круг и хохочет. Чтобы маму успокоить и чтобы ребенок, когда появился, не увидел сразу, насколько ужасен этот мир. (Говоря это, возвращается за стол, надевает наушники).
ИРИНА (подходит к нему, сдергивает наушники). И это все? Роль отца выполнил? Хихикать я тоже умею!
ВИКТОР. Нет, а что еще? Ты же подошла, чего мы будем вдвоем, а у меня срочная…
ИРИНА. Ты не сменил подгузник.
ВИКТОР. Не нашел. Похоже, кончились.
ИРИНА. Вчера была целая упаковка.
ВИКТОР. Я их ем.
ИРИНА. Ты протирал монитор подгузником вчера, я видела! Если кончились, надо сходить в «Детский мир». И салфетки кончаются, и смеси мало. И яблочное пюре обязательно, помогает наладить пищеварение.
ВИКТОР. Нравится мне это – «надо сходить»! Сказала бы прямо: «сходи»!
ИРИНА. Говорю прямо: сходи.
ВИКТОР. Я не против, хотя у меня все горит и работу сдавать завтра, опять ночь не спать…
ИРИНА. Как будто ты без этого спишь.
ВИКТОР. Ириш, счастье мое, я просто хочу понять, почему «сходи и принеси» – обязательно я? Тебе полезно прогуляться, сбросить лишние килограммы.
ИРИНА. Они теперь лишние? Да, я растолстела, я стала страшная, ребенок тебя раздражает, в магазин тебя ломает сходить, зачем ты вообще тут живешь? Нет, правда? Мы даже не женаты, ты свободен! Я не хочу видеть, как ты нас с ребенком ненавидишь!
ВИКТОР. Еще что? Давай, до кучи, вали все на меня.
ИРИНА. Я же вижу, ты к ребенку относишься, как к какому-нибудь проекту. Не понравилось – переделал. Разонравилось – бросил. А она не проект, она живой человечек!
ВИКТОР. Которого ты не хотела.
ИРИНА. Я?!
ВИКТОР. Кто собирался аборт сделать?
ИРИНА. Это ты меня уговаривал!
ВИКТОР. Слова не сказал, счастье мое. Ни разу.
ИРИНА. Конечно! Ты только ныл: давай все обсудим, давай подумаем, может, еще не время!
ВИКТОР. Я советовался! И ты говорила то же самое!
ИРИНА. Если женщина спрашивает мужчину, хочет ли он ребенка, она ждет только одного ответа: да! Если он начинает мямлить, такой мужчина ей не нужен!
ВИКТОР. Я тебе не нужен?
Ирина идет в прихожую.
ВИКТОР. Ты куда?
ИРИНА. В «Детский мир».
ВИКТОР. Я схожу.
ИРИНА. Конечно, кому охота оставаться с орущим ребенком!
ВИКТОР. Ей холодно, надо хоть что–то, пока нет подгузника.
ИРИНА. Запеленай без всего пока, ничего страшного.
ВИКТОР. У тебя один ответ – ничего страшного. Кашляет – ничего страшного. Кричит – развивает легкие. Губы синие – замерзла! А у нее, может, что–то с сердцем, ты когда у врача была последний раз? Знаешь, иногда мне кажется, ты хочешь, чтобы она умерла.
ИРИНА (смотрит на Виктора, потом идет на него). Что ты сказал? Это ты, как всегда, шутишь – или ты вдруг серьезно заговорил? А?
ВИКТОР. Иди в магазин. Или я сам схожу.
ИРИНА. Что ты сказал? Ты соображаешь, что ты сказал? Да я тебя лучше убью!
Она бросает в Виктора чем попало, потом бьет его руками, пихает, Виктор хватает ее, удерживает.
ВИКТОР. Ну все, все, все… Ириша, Иришечка… Я дурак.
ИРИНА. Это я дура. Надо было сразу понять, с кем собираюсь жить. Как я пять лет вытерпела, не понимаю.
ВИКТОР. Это любовь. Я тебя люблю. Ты меня любишь. Мы друг без друга жить не можем.
Целует Ирину. Все более страстно.
ИРИНА. Ты с ума сошел? Ребенок плачет.
ВИКТОР. Не первый раз. Кстати, уже тише. Ира, Ириночка, обожаю…
ИРИНА. Давай потом…
ВИКТОР. Ты хочешь, хочешь, хочешь… Я вижу, вижу, вижу…
Они торопливо идут к постели, падают. Затемнение. Плач ребенка в темноте.
3.
Там же, в другое время. Ирина и Виктор в другой одежде. Сидят за компьютерами.
ИРИНА. Тут написано: абсолютно все, что слышит и видит ребенок, откладывается в его сознании.
ВИКТОР. Тоже открытие.
ИРИНА. Знаешь что, давай при ней не кричать. И не ругаться. И вообще.
ВИКТОР. Это ты себе скажи. Я ей рассказываю анекдоты и пою смешные песенки.
ИРИНА. А ты ее себе представляешь лет в двадцать – двадцать пять? Какой ты ее представляешь?
ВИКТОР. Лучше всех.
ИРИНА. Я серьезно.
ВИКТОР. Ну… Красивой. Умной. Самостоятельной. Умеющей уважать чужое мнение. Доброй, не зацикленной на себе. Понимающей.
ИРИНА. Ясно. Это все то, чего не хватает мне?
ВИКТОР. Почему?
ИРИНА. Да это же ясно! (Показывает на монитор). Вот тут тест – опишите, какой вы представляете идеальную женщину, добавьте приставку «не» и получите портрет своей жены! Или мужа.
ВИКТОР. Меньше читай всякую ерунду.
ИРИНА. Нет, все точно. Я некрасивая, неумная, несамостоятельная, я не уважаю чужое мнение, недобрая, зацикленная на себе. Что там еще было?
ВИКТОР. Меня радует твоя откровенность.
ИРИНА. Не отбалтывайся! Я давно знаю, что не устраиваю тебя. Если бы не ребенок, ты бы давно…
ВИКТОР. Ребенок появился только что! А до этого я с тобой пять лет жил.
ИРИНА. Потому что не подвернулось другого варианта. Тебя просто это устраивало. Ты легкий человек, тебя все устраивает. Но теперь не так легко, и ты сразу сдулся. Я знаю, о чем ты думаешь! Как найти предлог, чтобы свинтить отсюда. И найти опять девушку без детей и без проблем. Чтобы не мешала креативно мыслить.
ВИКТОР. Послушай…
ИРИНА. И заметь, кстати, в каком порядке ты все перечислил. Сначала красивая. Конечно, это обязательно! Нельзя гордиться женой, так хоть можно будет гордиться дочерью. (Меняет тон). Но она красавица, правда. Я часами любуюсь.
ВИКТОР. Секундами.
ИРИНА. Ты и сам стоишь, смотришь все время. Вот она вырастет, а у меня найдут какой–нибудь рак, я умру, ты сделаешь ее своей любовницей.
ВИКТОР. Тебе к психиатру не пора сходить?
ИРИНА. Это тебе пора. Насчет сексуальных этих самых… Завихрений! Почему ты хотел только девочку, кстати?
ВИКТОР. Потому, что я не знаю, как воспитывать мальчиков. Я детьми до определенного возраста вообще не интересуюсь. Интересно, когда уже можно общаться, говорить. А так – агу, агу, тю–тю, сю–сю.
ИРИНА. А что ж ты то и дело с ней тю–тю, сю–сю? Я знаю! Ты ее вербуешь! Ты ее приучаешь, приласкиваешь, чтобы она тебя любила больше, чем меня! Знаешь, почему? Потому что тебя никто никогда не любил! Знаю я твоих маму с папой, они и себя–то не любят. И девушки тебя не любили. Тебя никто не любил. Вот ты и решил завербовать ребенка, чтобы тебя было, кому любить.
ВИКТОР. И ты меня, значит, не любишь?
ИРИНА. А ты не знал? Ты меня устраиваешь, не более того.
ВИКТОР. Не могу понять, зачем ты меня злишь? Чего добиваешься?
ИРИНА. Я – злю? Тебя злить – как в слона зубочисткой тыкать!
ВИКТОР. Знаешь, ты права. Если я хочу, чтобы наша дочь стала кем–то, главное – чтобы не похожа на тебя.
ИРИНА. А на кого? На тебя, что ли? Ни друзей, ни отношений ни с кем, тупо за компьютером сидит всю жизнь!
Пауза.
ИРИНА. Я поняла. Нам нельзя иметь детей.
ВИКТОР. Уже имеем.
ИРИНА (встает, подходит к ребенку, смотрит). Что я говорю, дура? Ты посмотри, какое чудо! Ведь это фантастика – из какой–то капельки, из ничего – целый человек.
ВИКТОР (подходит к ней, обнимает ее за плечи). Вообще–то я к этому имею отношение.
ИРИНА. Нет, правда. Ведь это чудо, это же новый мир появился. Я представить не могу, как это у нас ее не было?
ВИКТОР. Я тоже.
ИРИНА (оглядывается). Нет, правда, как это? Мы были, а ее нет.
ВИКТОР. Мне кажется, она была всегда.
Они стоят, любуясь ребенком, прислонившись головами друг к другу.
ИРИНА. На самом деле ты прав. Я иногда себя ненавижу. Я злая, я не умею любить. И даже знаю, почему. Потому что мои мать с отцом друг друга ненавидят всю жизнь. Он открыто, а она про себя. Так спокойно, нормально друг друга ненавидят. И я это очень рано почувствовала. Если родители друг друга не любят, им нельзя воспитывать детей. И рожать нельзя. Давай любить друг друга. Даже если не очень получается, надо попробовать. Ради нее.
ВИКТОР. Я и так люблю. Сейчас минут пять не любил, а теперь опять.
ИРИНА. Ты очень хороший. Спасибо тебе.
4.
Та же комната. Некоторые изменения в расстановке вещей и мебели. Виктор стоит у двери в ванную, перекрикивает шум воды.
ВИКТОР. Мы же договаривались, никаких нянь! Что? Мою маму позовем! Или я временно перееду к ним, они согласны. А вообще я не понимаю, зачем тебе обязательно ехать!
Ирина выходит в халате, с полотенцем на голове.
ИРИНА. Объясняю сто двадцать восьмой раз! Ехать надо именно мне, потому что тогда я буду руководить проектом. А если поедет этот крысятник Мигунов, руководить будет он! Думаешь, мне прямо так охота в эту Черногорию, я там пять раз была уже! Надо, ты понимаешь? Этот проект мне принесет сто тысяч долларов, я сценарий написала, я все координирую! А потом могу года два не работать вообще!
ВИКТОР. Могла бы и сейчас не работать, у меня полно заказов, нам хватит.
ИРИНА. Как ты не понимаешь? У нас, если выключишься на год из этой гонки, потом уже не включишься! Контакты, связи, все будет у других!
ВИКТОР. Ты мать или менеджер?
ИРИНА. Минутку. Я что, если родила, то уже не человек? Я должна все бросить? А няню мне Света порекомендовала, говорит, замечательная женщина, чистоплотная, с опытом, бывшая медсестра, с детьми работала, что тебя смущает?
ВИКТОР. Ты ее сама видела?
ИРИНА. Света кого попало не подсунет!
ВИКТОР. Света одна! И ей деваться некуда! Кстати, вдруг эта няня симпатичная и молодая? А?
ИРИНА. Ты меня шантажируешь, что ли? Чтобы я согласилась отдать ребенка родителям?
ВИКТОР. И я бы переехал к ним на это время.
ИРИНА. Мы должны справляться сами. Они нас до сих пор считают детьми, мне это надоело. И еще. Только не обижайся. Они за эти пять дней так переделают нам ребенка, что мы ее не узнаем!
ВИКТОР. Ириш, не загоняйся. Как они ее переделают, она еще ничего не понимает.
ИРИНА. Она все понимает. Хорошо. Я сказала все, что хотела. Тебе не нравится. Хорошо. Тогда решение за тобой. Как скажешь, так и сделаю.
ВИКТОР. Поезжай конечно…
ИРИНА. Спасибо. (Целует его в щеку, снимает полотенце с головы, берет фен, идет в ванную). Поменяй подгузник ребенку, не слышишь, она кричит?
Виктор идет к кроватке, наклоняется.
ВИКТОР. Слушай, у нее температура, кажется.
ИРИНА (из ванной). Что?
ВИКТОР. У Марфуши температура!
ИРИНА (выходит, идет к кроватке, наклоняется, протягивает руку). Дай градусник.
Виктор ищет градусник. Не находит. Ирина присоединяется. Оба долго ищут градусник. Ирина находит его на книжной полке, он был засунут в книгу.
ИРИНА. Это ты вместо закладки?
ВИКТОР. Проверял, настолько ли Полуяров холодный писатель. Все современные писатели холодные. А в Достоевского засунул – сразу за сорок.
ИРИНА. Очень смешно, не забудь в Интернет выложить. Будет бешеный успех!
Она ставит градусник, Виктор подходит, вместе долго стоят над кроваткой. Ирина берет градусник, смотрит. Хватает телефон.
ИРИНА. Алло, скорая? Грудной ребенок, температура высокая. Тридцать девять почти. Вам сорок надо? Нет. Нет. Да вы приезжайте, сами все посмотрите! (Отключается, тут же набирает другой номер). Петр? Я не лечу. Ребенок заболел. Да. Я знаю. Я знаю. Не знаю. Может, через неделю. Не знаю. Никогда! (Швыряет телефон на диван. Виктору). Сколько раз я просила не распахивать окно?
ВИКТОР. Ребенку нужен свежий воздух!
ИРИНА. Гулять с ним нужно, приучать к воздуху!
ВИКТОР. Я гуляю! Я и так в парке, как идиот, один папаша, остальные все матери ходят. Одна даже спросила: а у вас мама что, болеет?
ИРИНА. Ты сам вызвался, сам же сказал, что устаешь сидеть!
ВИКТОР. Хорошо, сам! Один раз в неделю! Ты же не даешь! То дождик, то ветерок, то у нее нос позавчера мокрый был, то еще что-нибудь! Ты сумасшедшая мать, вы все сумасшедшие!
ИРИНА. Обливать холодной водой ребенка? Этого ты хочешь?
ВИКТОР. Это полезно!
ИРИНА. А сам почему не обливаешься?
ВИКТОР. Между прочим, я до тебя принимал контрастный душ, бегал по утрам…
ИРИНА. То есть я испортила тебе жизнь?
ВИКТОР. Догадалась наконец!
ИРИНА. Что тебе мешает уйти? Ребенок? Ты все сделал, как надо, простудил, она теперь может умереть, ты опять свободен.
ВИКТОР. Дура!
ИРИНА. Господи, когда же они приедут? Лучше бы я заболела. (Берет телефон).
Затемнение. Крик ребенка.
Звонок в дверь.
ИРИНА. Так, при врачах молчим. А то скажут, что…
ВИКТОР. Что?
Ирина идет открывать. Затемнение. Крик ребенка.
Потом – тишина.
Появляется свет. Ирина стоит в прихожей, говорит, обращаясь к уходящим врачам.
ИРИНА. Спасибо. Да, все сделаем. То есть ничего страшного, да? Спасибо.
Идет к кроватке, ставит градусник.
ИРИНА. Уже меньше.
ВИКТОР. Раньше в семьях было по восемь детей и на такие вещи вообще внимания не обращали. Мы слишком над ней трясемся.
ИРИНА. Может быть.
ВИКТОР. Езжай, от твоего присутствия ничего не изменится. У нее уже два раза температура была, все проходило.
ИРИНА. Ты думаешь? (Берет телефон, нажимает номер). Петр? Я все-таки еду. Да. Да. Скажешь ему: отбой, все изменилось. (Отключается). Господи, кто бы знал, как я не хочу ехать! (Деловито). Да, Витя, большая просьба: моим и твоим родителям не говорить, ладно? А то начнется. За несколько дней они не заметят, что меня не было. Если сами мне позвонят, как-нибудь отговорюсь, скажу, что дома.
ВИКТОР. Они по роумингу потом поймут.
ИРИНА. Думаешь, кто–то в наших семьях проверяет счета? В общем, если узнают, лучше потом.
ВИКТОР. Хорошо.
ИРИНА (целует его). Обожаю тебя.
5.
Виктор и Лара лежат в постели.
ЛАРА. И не стыдно тебе? Только жена уехала, а ты уже…
ВИКТОР. А тебе не стыдно, Лера?
ЛАРА. Лара. Даже имя не запомнил. Я женщина одинокая, у меня никаких обязательств.
ВИКТОР. А перед Ириной? Она тебя наняла, между прочим.
ЛАРА. Сама виновата. Не хочешь, чтобы муж изменял, сиди дома.
ВИКТОР. Ты со всеми мужьями так поступаешь?
ЛАРА. Абсолютно. Мне просто интересно, найдется хоть один верный.
ВИКТОР. Неужели ни одного не было?
ЛАРА. Был. Но оказалось, что у него обострение простатита, ему ни до чего было. Каждую минуту в туалет бегал, какой уж тут секс.
ВИКТОР. А зачем тебе это?
ЛАРА. Во–первых, просто хочется. А потом, со мной удобно, у меня детей не может быть. Ты же повелся на это?
ВИКТОР. Отчасти.
ЛАРА. Повелся. Вы все одинаковые. Вы все хотите трахаться, но не хотите детей. Знаешь, я думаю, человечеству надо лет на двадцать перестать рожать. Или разрешать одной семье из десяти. У меня был один, он сказал: если мы будем размножаться с такой скоростью, планета обречена. И очень скоро.
ВИКТОР. Мы этого не увидим, Лера.
ЛАРА. Дети увидят. Ты нарочно? Лара я.
ВИКТОР. Просто ты на Леру похожа.
ЛАРА. Ни какую Леру?
ВИКТОР. А фиг ее знает. Просто смотрю на тебя: ну вылитая Лера. А ты Лара. Странно.
Виктор обнимает ее.
ЛАРА. Не лезь. Ненасытный какой. Денег я с тебя не беру, будешь расплачиваться тем, что слушаешь. Человеку ведь что нужно? Чтобы его хоть кто–то слушал. А я одна живу, сама слушаю – радио, телевизор.
ВИКТОР. Значит, ты это делаешь, чтобы тебя послушали?
ЛАРА. И поэтому тоже. И проверяю, сказала же. Мне вот муж изменил, я так переживала, думала, с ума сойду. Выгнала его. А сейчас думаю: дура я, дура, такой был человек, а я его выгнала из–за невинной шалости. Потом думаю: какая же шалость, измена все–таки! Ну, и решила сама проверить. На себе. Шалость, в самом деле. А человека упустила. Он теперь женат опять, двое детей. Гуляет, конечно, в том числе со мной встречался.
ВИКТОР. Удивительно – Марфа все время молчит. У тебя голос, что ли, такой, успокаивающий?
ЛАРА. Она слушает. Запоминает.
ВИКТОР. Ну да, конечно.
ЛАРА. Кроме шуток. У меня был один социолог, он говорил, что дети все понимают прямо с первого дня. Он говорил… Сейчас вспомню. (Голосом, будто читает наизусть). Процесс воспитания в семье, как правило, есть процесс поэтапного развращения и подгонки родителями детей под собственный образец. (Она встает, идет к плите). Кофе сварить?
ВИКТОР. Нормального нет, там растворимый в банке.
ЛАРА (включает чайник). Дождусь твою жену, сдам ей ребенка, все ей расскажу.
ВИКТОР. Что значит – все?
ЛАРА. Все. Жена имеет право знать, как муж себя вел.
ВИКТОР. Ты серьезно? Зачем тебе это?
Лара не отвечает, смотрит на чайник. Он закипает, она берет банку с кофе, достает порошок ложечкой, бросает в чашки, заливает кипятком.
ВИКТОР. Я спросил, кажется.
ЛАРА. Что?
ВИКТОР. Зачем тебе надо – рассказывать моей жене?
ЛАРА. А в следующий раз будешь осторожней. Не будешь при ребенке чужих женщин обнимать.
ВИКТОР. Это прикол, да? Ты веселая женщина!
ЛАРА. Еще какая! (Несет кофе на подносе, осторожно забирается на постель).
Виктор, напряженно размышляя и глядя на Лару, берет чашку, отпивает.
ЛАРА. С сахаром?
ВИКТОР. Да.
ЛАРА. Тогда это мой. Или мое. (Меняет чашки). Сейчас можно говорить и мой кофе, и мое кофе. И так во всем. Естественное движение жизни. Раньше было только так, а теперь и так, и так, и вообще по–всякому.
ВИКТОР. Ты что имеешь в виду? (Не дождавшись ответа). Ты в самом деле ей скажешь?
ЛАРА. Обязательно.
ВИКТОР. Слушай… Не понимаю… Ты сама знаешь, это несерьезно, это фактически хохма – ну, оказались мужчина и женщина вместе в одной комнате, тем более, ты ночевать осталась. По понятиям моего поколения, спать в одной комнате с женщиной и не тронуть ее, это просто безнравственно. Она обидеться может.
ЛАРА. Я бы пережила.
ВИКТОР. Ладно. Говори. Ничего. А я скажу, что я сделал это ради ребенка. Скажу, что ты была злая, орала на Марфу, я решил тебя сделать добрей.
ЛАРА. Женщины любят в мужчинах чувства юмора. А жёны нет. Знаешь, почему? Свободная женщина, когда мужчина смеется, она думает, что он смеется вообще. А жена смех мужа всегда принимает на свой счет. Если серьезно, я считаю, то есть это социолог говорил, а я запомнила: семья есть уродливый рудимент патриархального общества. Нет, правда. Раньше было – общее хозяйство, общие деньги, общий дом, воспитание детей. А сейчас хозяйства иногда никакого нет, особенно у богатых, там домработницы, деньги тоже каждый себе по карманам прячет, и на два дома часто живут, а про воспитание я вообще молчу.
ВИКТОР. Что сделать, чтобы ты ей не говорила? Может, заплатить тебе?
ЛАРА. Надо же, сразу в точку попал. Но это стоит дорого.
ВИКТОР. Сколько?
ЛАРА. Десять тысяч долларов.
ВИКТОР. Нет.
ЛАРА. Как хочешь.
ВИКТОР. Две. Ну, три. Больше нет, Ларочка, честное слово.
ЛАРА. Надо же, имя уже не путаешь. Что это с тобой? Десять. Мне сорок лет, мне приятно: ни одна проститутка в сорок лет не получает таких денег за секс. Если она не Анжелина Джоли в смысле внешности, конечно, но Анджелина Джоли не проститутка.
ВИКТОР. Четыре. Три есть, еще тысячу у соседа займу, больше не могу.
ЛАРА. Ладно, восемь.
ВИКТОР. Четыре. Ну, с половиной.
ЛАРА. Пять потянешь?
ВИКТОР. Ладно. Но не больше. Ну и сволочь же ты.
ЛАРА. Десять!
ВИКТОР. Хорошо, хорошо, пять!
6.
Виктор нервно ходит по комнате с телефоном, ждет ответа. Стук двери. Входит Ирина, бросает на пол сумки.
ИРИНА. Что происходит? Почему ты меня не встретил? И телефон занят все время!
Виктор жестом показывает: «Я жду ответа, подожди!»
ВИКТОР. Алло? А кто знает? Я три часа звоню уже! С кем поговорить, чтобы меня пустили? Я понимаю, что реанимация, но… Кто у вас за что отвечает вообще? В каком она состоянии хотя бы, вы можете сказать?
Ирина подходит к пустой кроватке, смотрит. Сползает рядом.
ИРИНА. Она умерла, да? Виктор!
Тот не отвечает, слушает, что ему говорят.
ИРИНА. Она умерла… Я так и знала… Я предчувствовала… … (С тихим воем ложится ничком на пол). Я не хочу жить.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
7.
Ирина в больничном халате сидит перед Психиатром в его кабинете. На заднем плане застекленная дверь.
ПСИХИАТР. Ирина, давайте все-таки определимся. Вчера вы говорили, что ваша дочь… Что ее нет.
ИРИНА. Умерла.
ПСИХАТР. Да. А сегодня вы говорите, что она жива.
ИРИНА. Я хочу уйти отсюда.
ПСИХИАТР. Обязательно. Но чуть позже. Так все-таки?
ИРИНА. А разве так не бывает, что человек и жив, и мертв?
ПСИХИАТР. Нет. Бывает состояние комы, летаргического сна…
ИРИНА (нетерпеливо). Я не об этом! Понимаете, мне надо ее видеть. Когда я ее не вижу, я знаю, что ее нет. Что умерла. А когда вижу, то понимаю, что она жива.
ПСИХИАТР. Она жива. Ваш муж стоит с ней на руках – вон там. Видите?
Ирина вскакивает, подходит к застекленной двери, приникает лицом к стеклу, улыбается, шевелит пальцами.
ИРИНА. Она была в реанимации.
ПСИХИАТР. Совершенно верно. Банальное пищевое отравление. Опасное, конечно, но все уже позади. Ее выписали еще три дня назад. Вы помните это?
ИРИНА. Я хочу ее взять. Приласкать. Она тоже хочет.
ПСИХИАТР. Чуть позже, хорошо?
ИРИНА. Привет, Марфенька! Моя девочка! Мое сокровище! Моя жизнь! (Психиатру). Знаете, я любого могу за нее убить.
ПСИХИАТР. Этого мы и боимся.
ИРИНА. Думаете, я убью Виктора? Нет, хотя надо бы. За такие шутки…
ПСИХИАТР. Вы это напрасно. Он не шутил, да и кто шутит с этими вещами? Он же не монстр какой-нибудь. Я говорил с ним: он элементарно не успел ничего вам объяснить, а вам сразу ужасы померещились. И вы…
ИРИНА. Не успел? Он нарочно не успел! Он дал мне время, чтобы я подумала… Он хотел посмотреть, как я схожу с ума! Отомстить за то, что я уехала! Конечно, он считается нормальным, поэтому вы ему верите. А я считаюсь ненормальной, мне можно не верить. Это несправедливо. Я его убью, но потом. Как-нибудь незаметно. То есть – чтобы не догадались. Поедем с ним в Париж, залезем на Эйфелеву башню. Я попрошу его встать на ограду, на перила. А он хвастун, он не откажется. Залезет, и я тихонько столкну. Нормальный план?
ПСИХИАТР. Ничего себе.
ИРИНА. Марфенька, куда ты? Он ее уносит! Эй, ты! Это моя дочь! Вернись!
Смотрит некоторое время через стекло, идет к креслу, садится.
ПСИХИАТР. Есть некоторые вещи, которые я хочу прояснить. Вы говорили, что считаете себя виноватой в смерти, то есть якобы смерти вашего ребенка, потому, что желали ее смерти.
ИРИНА. Почему якобы? Она умерла. И я виновата. Во–первых, я нарочно уехала, когда она умирала. А до этого я несколько раз ловила себя на мысли, что хочу ее убить. Она мешала жить, из–за нее муж разлюбил меня. А я его разлюбила. Знаете, всех детей вообще нужно убить, и наступит полный рай на земле. Вот вы думаете, для чего все делается? Люди упираются, работают, воруют, воюют – для чего? Для детей! Для будущего. А будущего–то и нет, вы знаете?
ПСИХИАТР. Оно есть, пока мы живы.
ИРИНА. Ага, ага, конечно. На самом деле я хотела убить нас всех сразу. Ее, мужа, себя. Незачем жить в мире, где ненавидят и убивают детей, понимаете? Этот мир не хочет детей. Рыбки в аквариуме перестают плодиться, когда мало воды. Они умней нас.
ПСИХИАТР. Давайте не так глобально. Почему незачем жить? Вы вот сами говорили, что любите свою работу.
ИРИНА. Я ее ненавижу. Я никогда больше не буду работать, я рожу другого ребенка и буду все время с ним.
ПСИХИАТР. Почему другого, у вас уже есть…
ИРИНА. Она умерла.
ПСИХИАТР. Вам только что показывали.
ИРИНА. Показывали живую, а я говорю о мертвой, неужели непонятно?
ПСИХИАТР. Может, вы считаете, что у вас две дочери, одна живая, другая мертвая?
ИРИНА. Одна. И ее нет. И больше никогда нее будет. Потому что у нее нет матери. Нет матери – нет и ребенка, разве не логично?
ПСИХИАТР (после паузы). И все–таки. Я понимаю, вы считаете себя виноватой. Но вы ошибаетесь. Вы ни в чем не виноваты, она жива, слушайте меня внимательно, она жива, жива! Вы ее любите. И мужа. И свою работу. Может, в этом и есть ваша проблема: вы слишком любите окружающих людей. Что называется – до сумасшествия.
ИРИНА. Я – люблю людей? Вы серьезно? Знаете, я вот гуляла по славному городку, Будва называется.
ПСИХИАТР. Знаю, бывал.
ИРИНА. У вас есть дети? Да, славный городок. Но очень мешали люди. Знаете про нейтронную бомбу? Вряд ли, вы слишком еще молодой. Даже странно. Всю жизнь все мужчины казались мне старше. А вы кажетесь моложе.
ПСИХИАТР. Старше – почему? Авторитет отца? Все мужчины казались похожи на него, а значит – старше?
ИРИНА. Да идите вы со своим Фрейдом! Читала я все это. Так вот – нейтронная бомба. Хорошее изобретение. Все есть, а людей нет.
ПСИХИАТР. С людьми удобнее. Захотите кофе выпить, зайдете в кафе, а кто вам нальет?
ИРИНА. Я не пью кофе.
ПСИХИАТР. Знаю. Вы пьете только воду и едите только хлеб. Почему?
ИРИНА. Я не имею права получать удовольствие, когда моя дочь мертва. У вас есть дети?
ПСИХИАТР. Пока нет.
ИРИНА. И не надо. Это такой геморрой. Сойдете с ума, как я.
ПСИХИАТР. Вы не сошли с ума. Это просто защитная реакция психики на шок. Это пройдет.
ИРИНА. Да, наверно… Буду ходить на могилку, украшать цветами, плакать… Буду даже наслаждаться этим. Вы знаете, что люди страшные сволочи, они обожают горе, потому что им можно наслаждаться. И, знаете, все хотят войны. Я это чувствую. Люди не понимают, зачем живут. Единственный смысл – дети. Детей они не хотят. Что остается? Война. Когда война – все при деле. Красивые чувства сразу. Патриотизм. Чувство долга. Любовь к родине. Все радостно погибают. Появляются герои. Мужчины наконец займутся делом. Они должны воевать и работать. Работать скучно, войны нет, что мужчинам остается? Женщины. Вы все с ума посходили: телевизор, кино, журналы, везде голые женщины, вы хотите постоянно смотреть на это голое, щупать, иметь его. Но детей вы не хотите!
(Наклоняется через стол, говорит громким шепотом, глядя в глаза Психиатру, со странной улыбкой). Сделай мне ребенка. Ты красивый, здоровый, это видно, я тебя прошу, сделай мне ребенка! Это что, трудно? Раз–два – и готово! Я ведь тебе нравлюсь! Я вижу. Я ведь ненормальная. А вам с ненормальными интересно. С нормальными вам скучно, а с такими, как я – умрешь от смеха! Хочешь меня, да? И я тоже. Сделай мне ребенка, я прошу. Тебе жалко?
Говоря это, она встает, огибает стол, приближается к Психиатру, а потом бросается на него с объятиями. Тот нажимает на кнопку, оглушительный зуммер.
8.
Квартира Чембуковых. Олег Семенович ужинает, скромно выпивая по ходу ужина пару стопок водки, наливая из графина. Входит Нина Кирилловна с тарелкой, Олег Семенович продолжает рассказ.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Так вот, она мне говорит, причем смотрит вот так вот, вот такими вот глазами, а глаза красивые, конечно, и говорит: я учила, как могла, но у меня серьезные жизненные проблемы. Может, говорит, я вам расскажу и вы поймете, только не здесь, конечно, а где-нибудь. Она имела в виду: в приватной уютной обстановке.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Ты хочешь сказать, она готова за экзамен тебе, старику, отдаться?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Какой я старик, это еще вопрос. Михневич тоже старик, а такой ходок, что пыль столбом, все знают. Главное – для нее это ничего не стоит! За экзамен предложить себя – да не вопрос!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я не знаю, чему ты удивляешься, пора привыкнуть.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да? Может, пора начать пользоваться такими предложениями?
НИНА КИРИЛЛОВНА. А что, не хочется?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Я не об этом! Я о том, что она любыми способами все-таки закончит университет. И даже, может, пойдет работать в школу. Идет же кто–то работать в школу. И будет учить нашу внучку, понимаешь? Вопрос – чему?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Истории. Одно другому не мешает. Судя по тому, как ты разгорячился, она тебе очень понравилась. (Гладит его по голове). Я очень ценю твою принципиальность и супружескую верность.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (дергает головой). Спасибо! Я, действительно, начинаю жалеть. В самом деле, та же история учит, что успешен тот, кто разрешает себе любую подлость.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Успокойся. Эта студентка не с луны свалилась, мы же ее и воспитали. Наше поколение, я имею в виду.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Плевал я на поколение! Поколение само по себе, а я сам по себе! Где Виктор?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Сказал, скоро будет. В больнице у Иры опять. Хотел взять с собой девочку, я отговорила – и так таскает каждый день, а там больница все-таки, зараза.
ОЛЕГ СЕМИЕНОВИЧ (крутит пальцем у виска). Там другая зараза.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Думаешь, это не передается? Она и до больницы была… своеобразная. И сын наш другим стал, разве нет?
Звонок в дверь.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Вот, пришел. Звонит – ключи забыл, наверное.
Она идет открывать и возвращается с супругами Лохайло.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Здравствуйте! Надеюсь, мы имеем право навестить внучку? Как вы живете в такой тесноте, здесь же нечем дышать!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Мы соскучились…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Сейчас посмотрю, она спала… (Приоткрывает дверь в другую комнату). Проснулась. Улыбается.
Борис Яковлевич проходит в комнату, Ирэна Петровна тоже входит.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Даже рук не помыл. И ботинок не снял.
Пауза.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Что они там делают?
Хочет войти, но тут из комнаты выходит Борис Яковлевич с ребенком, завернутым в одеяло. Ирэна Петровна идет следом.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Значит, так. Дискуссии только замедляют процесс. Я неоднократно звонил Виктору и просил его рассмотреть вопрос о нахождении ребенка там, где ему будет лучше. Он отказывался. А сейчас вообще его нет дома. Ребенок валяется один, вы тут водку пьете.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (встает). Господин Лохайло…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Я вас не перебивал, дослушайте! Мы имеем абсолютно такое же право на ребенка, как и вы! Тем более, что наша дочь – его мать!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Но она сейчас больна…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А кто виноват? Ваш сын, который ее до этого довел! Ребенка чуть не угробил, еле откачали, жену до психушки довел! Его к людям вообще нельзя подпускать! Тем более, они до сих пор официально не в браке, следовательно, ребенок вообще принадлежит матери, а если я сказал про равные права, то из уважения к вам, потому что я культурный человек и привык уважать даже тех, кого презираю. Так что… Короче, у нас там в машине квалифицированная няня, элитная няня, две тысячи евро берет, мы сейчас сажаемся и едем к нам.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это… Не понял… Это же похищение натуральное! Приехал, схватил, увез! Вы соображаете, что делаете?
НИНА КИРИЛЛОВНА (в телефон). Виктор, немедленно домой, Марфу увозят!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Не успеет! Я вообще сделаю все, чтобы его лишили родительских прав, потому что он моральный урод! Все, остальные вопросы – через моего адвоката!
Он несет ребенка к двери. Олег Семенович хочет догнать его, но на пути встает Ирэна Петровна. Она ничего не делает, только не дает пройти.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Я вас прошу, не надо, будет только хуже! Если он что решил… Мы еще обсудим. Мы обязательно договоримся. Извините.
Она уходит. Супруги Чембуковы в оцепенении.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это же… Он же натуральный бандит!
НИНА КИРИЛЛОВНА. А ты жертва.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Нет, но… Я даже сообразить не успел.
НИНА КРИЛЛОВНА. Ты не мужик, Олег. Был бы ты мужик, ты бы и девушку эту трахнул, и ребенка бы не позволил забрать, и этому хаму навесил бы так, чтобы скорую помощь пришлось вызывать.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ага. И меня в тюрьму?
НИНА КИРИЛЛОВНА. И посидел бы. Лучше бы понял историю: все великие исторические деятели сидели в тюрьме.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ты серьезно?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Да иди ты на хрен, Олег Семенович, надо что–то делать, а он челюсть отвалил: (передразнивает) «ты серьезно?»
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Хорошо. Я звоню в милицию. (Видит насмешливый взгляд Нины Кирилловны). Нет, а что еще?
9.
Больница. Виктор ждет, выходит Ирина. Бодрая, оживленная. Они обнимаются, целуются.
ИРИНА. Сказали: в понедельник будет смотреть главврач и, скорее всего, отпустят.
ВИКТОР. А я надеялся, ты уже в выходные выйдешь.
ИРИНА. Я тоже надеялась. Ну, как там?
ВИКТОР. Нормально.
ИРИНА (смеется). Ты так осторожно говоришь, будто я все еще больная. Говори все, как есть.
ВИКТОР. Полная чушь. Моих родителей вообще близко не подпускают. Не отвечают на звонки. Я приезжаю, общаюсь в присутствии твоей матери, какой–то няньки проститутского вида и охранника.
ИРИНА (смеется). Серьезно?
ВИКТОР. А ты не знаешь? Вы же созваниваетесь с матерью, с отцом.
ИРИНА. С мамой да, с отцом нет. Но она про охранника ничего не говорила. И про няньку проститутского вида. Говорит: девушка с двумя высшими образованиями, с тремя иностранными языками, нянчила детей какого–то русского миллиардера в Лондоне. Я, конечно, ее отправлю обратно в Лондон, когда вернусь.
ВИКТОР. И что будем делать? Жить в этом доме под наблюдением охранника?
ИРИНА. Нет, конечно. Возьмем Марфеньку, вернемся на свою квартиру, к нас аренда не кончилась еще, и не пустим на порог ни моих, ни твоих.
ВИКТОР. Моих–то за что?
ИРИНА. Для справедливости. А если моему отцу не нравится, что я снимаю квартиру, пусть купит. Ему вполне по карману.
ВИКТОР. Это будет твоя квартира, а я буду кто? Кстати… (Долго, словно запутавшись рукой, вытаскивает из кармана коробочку, раскрывает ее).
ИРИНА. Это что? (Хохочет). Витька, видел бы ты себя! Это ты? Ты же презирал все эти условности – обручальные кольца, запись в загсе!
ВИКТОР. Это когда ребенка не было. Кстати, в свидетельстве о рождении я отцом записан. В загсе. Но не в этом дело. Будь моей женой, Ир, пожалуйста.
ИРИНА (берет кольцо, надевает). ВООБЩЕ-ТО МЫ СРИСОВАЛИ ЭТОТ ОБЫЧАЙ С ЗАПАДА: ДО СВАДЬБЫ ОБРУЧАЛЬНЫХ КОЛЕЦ НЕ ДАРЯТ. ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ ПЕРСТЕНЬ ПРИ ПОМОЛВКЕ. НО ПУСТЬ КОЛЬЦО, ТЕМ БОЛЕЕ ТЕАТР ЖЕ, СЦЕНА, КТО УВИДИТ? ГЛАВНОЕ – КОРОБОЧКА! И ЧТО-ТО НАДЕТОЕ НА ПАЛЕЦ. Ладно, буду. (Рассматривает кольцо). Хоть ты и дизайнер, а вкус у тебя… И с глазомером не очень – велико. Но мне нравится. Мне очень нравится. (Целует Виктора).
ВИКТОР. Прости меня.
ИРИНА. Ты каждый раз будешь прощения просить? Я давно простила, всё, проехали!
ВИКТОР. Я не так просил. И ты не так прощала.
ИРИНА. Хорошо. Прощаю так, как никогда. Так годится?
ВИКТОР (улыбается). Годится. Знаешь, а давай ее окрестим?
ИРИНА. Опа! Ты же неверующий?
ВИКТОР. Как сказать… Я уже задумываюсь в эту сторону.
ИРИНА. А то, что у меня четвертинка еврейской крови, ничего?
ВИКТОР. Я у попа спрашивал, ничего. Даже если ты совсем еврейка и я еврей, но вне религии, то можно. Лучше, конечно, самим сначала окреститься.
ИРИНА. Ты и у попа был? Ну, дела…
Пауза.
ИРИНА. Ты чего–то боишься?
ВИКТОР. Нет. Просто…
ИРИНА. Ты боишься, что я могу что–то сделать? И поэтому хочешь ее окрестить? Как бы для безопасности, что ли?
ВИКТОР. Нет.
ИРИНА. Да! Я же вижу, ты говоришь со мной, как с больной! Ты меня боишься! И за ребенка боишься! Говори правду!
ВИКТОР. Я не то что боюсь…
ИРИНА. Все. Я поняла. (Снимает кольцо). Спасибо за предложение. В понедельник я выписываюсь, еду домой, к себе домой, к своей дочери. А тебя там не будет. Ты нам не нужен. Это тебя нужно бояться, а не меня!
ВИКТОР. Ира.
ИРИНА. Все, я сказала! Мне пора таблетки принимать.
Уходит.
ВИКТОР (кричит вслед ей). Тогда через суд! Поняла? Я лишу тебя материнских прав!
Ирина останавливается, поворачивается, с усмешкой качает головой и поднятым пальцем. После этого показывает Виктору кукиш и скрывается.
10.
Безликая комната в адвокатской конторе. Длинный стол – торцом к залу.
С одной стороны семья Чембуковых, с другой семья Лохайло. В центре, лицом к зрителям, Адвокат, нанятый семьей Лохайло и Адвокат Чембуковых).
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ. Согласно статье шестьдесят один Семейного кодекса, родители, независимо от того, состоят ли они в браке, имеют равные права и несут равные обязанности в отношении своих детей. То есть права и обязанности отца и матери признаются равными. А в случае ущемления прав одного из родителей – в том числе, если ему создаются препятствия в общении с ребенком, в свиданиях с ним, такие действия другого родителя и иных лиц являются неправомерными.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Чушь! Нет может быть такой статьи! Он моей дочери никто и звать никак и вдруг – равные права? С чего бы?
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ. Во–первых, есть запись в свидетельстве о рождении, сделанная согласно заявлению отца и матери. Если мать не препятствовала подаче заявления со стороны Виктора Чембукова, следовательно, она считала его отцом. Далее. Установлен факт совместного проживания отца и матери до рождения ребенка на протяжении пяти лет, что является весьма серьезным обстоятельством…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Да ничем это не является! Кто сказал, что пять лет? Он сказал? Соседи? Я вам сто соседей приведу, они скажут, что моя дочь жила с папуасом из племени команчей!
АДВОКАТ ЛОХАЙЛО. Борис Яковлевич!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Хорошо, понял. (Адвокату Чембуковых). Что еще глупого скажешь?
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ. Я все сказал. Дело на самом деле простое и прозрачное. У отца и матери равные права, этим все сказано.
АДВОКАТ ЛОХАЙЛО. Не все, коллега. Есть множество причин, на основании которых одному из родителей, в нашем случае отцу, может быть запрещено общение с ребенком. В частности, как основное, лишение родительских прав на основании отсутствия условий для содержания ребенка, проживания, санитарных условий и так далее, что могут подтвердить своими актами органы опеки и прочие социальные службы совместно с представителями надзорных органов…
НИНА КИРИЛЛОВНА. Вы с ума сошли? Какие органы опеки, какие надзорные? Какие акты, кто составлял? У нас разве кто был?
АДВОКАТ ЛОХАЙЛО. Далее. Поводом для лишения права общения может также быть асоциальное поведение биологического отца: алкоголизм, наркомания, тунеядство и, наконец, пребывание в местах лишения свободы.
ВИКТОР. Ир, они вместе с тобой в психушке не лечились? Он что несет вообще? Какая наркомания, какое лишение? Что за бред?
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Ты на мою дочь не ори! Напрашиваешься – будут у тебя и наркомания, и лишение свободы. Я тебе устрою от пяти до десяти. Или не знаешь, как это делается?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Беспредел какой–то!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Профессор, ты беспредела не видел! Беспредел, это когда просто забирают ребенка и посылают всех на…
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Боря!
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. А мы с вами, как с людьми! Наше предложение: Виктор может навещать нашу внучку раз в неделю, по воскресеньям, я в воскресенье тоже там буду. На протяжении четырех часов. Мало? Ладно, шесть. При этом, адвокат вам на пальцах докажет, если хотите, что на самом деле могли бы и этого не уступать.
АДВОКАТ ЛОХАЙЛО. Вполне.
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ. Если уж касаться вопроса лишения родительских прав, то вот копия справки из психиатрической лечебницы. Диагноз заболевания, указанный в ней, предполагает периодические обострения, то есть мать ребенка может оказаться в любой момент неадекватной.
ИРЭНА ПЕТРОВНА (неожиданно для всех). Если спросить мое мнение, я считаю, лишить родительских прав на какое–то время надо обоих.
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Ирэн Петровна, ау, ты забыла, мы не дома, глупостей не надо говорить.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Вот именно, не дома, поэтому заткнись и слушай! И думай о своих вторичных ресурсах, а о жизни моей внучки буду думать я! В присутствии адвокатов заявляю, что не доверяю своей дочери. Прошу назначить судебно–медицинскую экспертизу на предмет ее адекватности.
ИРИНА. Мама… Ты… Я… Но меня же выпустили!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ирочка, если из больницы выпустили, это не значит, что вылечили. Я вижу, как ты смотришь на ребенка. Мне страшно делается.
ИРИНА. Как я смотрю?
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Это не передать. И вообще, когда женщина стоит по пять часов подряд и смотрит, как спит ее ребенок, это нормально?
ИРИНА. Я соскучилась! Я… Я боюсь за нее!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Вот! Я консультировалась с психиатром: патологическая боязнь за близкого человека может перерасти в ненависть, потому что он становится постоянным раздражителем. И появляется желание уничтожить этот раздражитель.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Вообще–то логика в этом есть.
НИНА КИРИЛЛОВНА (передергивает плечами). Мне даже страшно стало.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. А мне не страшно? Я ночи не сплю, караулю.
ИРИНА (показывая на Виктора). Это он виноват! Он мне навязывал мысль, что я хочу убить ребенка! Вот я и стала думать, хотя на самом деле…
БОРИС ЯКОВЛЕВИЧ. Так. Замолчали все!
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Ты помолчи в первую очередь! Тебя вообще не касается, ты появляешься раз в неделю на полчаса!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Допустим, мы лишим родительских прав обоих…
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Я еще не все сказала!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (повышая голос). Не обязательно, смысл ясен! И не надо на меня цыкать, я не ваш муж. Хорошо, пусть будет так – если будет так. Но есть еще один вопрос: почему у вас? Почему она не может находиться у нас, то есть у меня и у Нины Кирилловны? Автономно, так сказать, без отца.
АДВОКАТ ЧЕМБУКОВЫХ. Это уже вопрос опеки.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Именно к этому я вела – опека. Только опеку беру на себя. В конце концов, я была учителем, я прекрасно всегда понимала маленьких детей.
НИНА КРИЛЛОВНА. Вы были, а Олег Семенович сейчас преподаватель! И я постоянно имею дело с детской психологией, наш отдел издает книги по воспитанию!
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Заявляем официально: опекунами будем мы! Я и моя жена. И вам никакие суды и взятки не помогут!
11.
Интерьер первой сцены. Ирина и Виктор молча сидят за компьютерами. Звонит телефон Ирины, она хватает трубку – будто ждет важного сообщения.
ИРИНА. Слушаю? (Поникнув). Добрый день. Нет, я еще не могу. Я позвоню. Дело ваше. Слушай, да пошел ты!..
Кладет трубку. И опять они сидят молча. Она читает что–то в интернете.
ИРИНА. Короче, получается, что ребенка по нашим законам можно забрать у кого угодно в любой момент. Особенно если договориться с органами опеки и всеми прочими. А они договорились.
ВИКТОР. Тогда подаем заявление в суд.
ИРИНА. Блин, я на самом деле сойду с ума!… Хотя, ты знаешь, в ситуации, когда надо сходить с ума, я начинаю чувствовать себя удивительно нормальной. Все нелепо, дико, все, как в какой-нибудь идиотской передаче по телевизору. А я говорю себе: спокойно, ищи выходы.
ВИКТОР. И какие?
ИРИНА. Надо поговорить с мамой. Надо с ней просто поговорить. Я знаю, ей этого не хватает. Этот урод за человека ее не считал, а я с детства тоже посему–то думала, что она у меня глупая, забитая, туповатая даже.
ВИКТОР. Вот тебе и глупая, и забитая.
ИРИНА. Надо с ней поговорить. Но как туда попасть? На звонки не отвечает. Я приезжала, стояла у дома почти сутки – никто не вышел. Надо найти способ.
ВИКТОР. Есть способ. У меня одноклассник – большой чин в ФСБ. Собирает команду – ну, знаешь, как это бывает: люди в масках, с автоматами. Освобождение заложника. А потом скажут: ошиблись. Извинятся. А мы заберем ребенка и улетим за границу.
ИРИНА. Отец и там достанет.
ВИКТОР. Сменим имена, фамилии, пластические операции сделаем. Или, знаешь, как один мой приятель, в МВТУ вместе учились, гений, теоретик, а потом в бизнес подался – и успешно, потом его чуть не убили, а потом он все бросил, уехал к жене в Белоруссию, выращивают свиней, и детишек у него шесть штук. И счастлив. В Интернете дневничок ведет, хрюшек своих фотографирует и показывает. И детей. И подписывается: свинопас.
ИРИНА. А я знаешь чего хочу? Стать уже старенькой–старенькой, чтобы Марфа выросла и родила нам внуков. И я сижу на крылечке, а они рядом, и я рассказываю им сказки.
ВИКТОР. Ты помнишь какие–то сказки?
ИРИНА. Ну, по книжке буду читать. Неважно. (Смотрит в монитор). Бред. Мы теперь официально муж и жена, у нас есть ребенок, ребенка отбирают и мы ничего не можем сделать. Должен быть какой-то выход!
ВИКТОР. Нанять киллера и пристрелить твоих родителей. И моих заодно.
ИРИНА. Сейчас посмотрю, услуги киллера. Шестьсот сорок тысяч запросов! Шестьсот сорок тысяч человек ищут киллеров, представляешь? Так. Ищем дальше. Убить родителей. Восемь миллионов четыреста пятьдесят тысяч!
ВИКТОР. Ну, это не только запросы, а названия фильмов, книг.
ИРИНА. Все равно! Восемь с половиной миллионов – убить родителей!
ВИКТОР. А детей? Я имею в виду, если бы они, наши родители, захотели узнать, сколько тех, кто хочет убить детей?
ИРИНА. Сейчас…
Пауза.
ВИКТОР. Что?
ИРИНА. Один миллиард шестьсот сорок миллионов результатов… Убить ребенка. Одиннадцать миллионов семьсот тысяч. Убить ребенка во сне. Три миллиона пятьсот тысяч запросов.
ВИКТОР. Перестань!
ИРИНА. Убить мать. Двадцать четыре миллиона. Убить отца. Семнадцать миллионов семьсот тысяч. Отцы ценятся дешевле. Убить мужа. Четыреста три миллиона запросов. Убить жену. Девятнадцать миллионов. Интересно! Значит, женщин, которые хотят убить мужа в двадцать раз больше, чем мужчин…
ВИКТОР. Перестань, хватит!
ИРИНА. Убить всех. Всего-навсего тридцать пять миллионов. Так. Перейдем на позитив. Родить ребенка. Тридцать семь с половиной миллионов. В три раза больше, чем убить, это обнадеживает. То есть матери нашей прекрасной планеты хотят родить в среднем три ребенка и только одного из них убить!
Виктор встает, подходит к ней, обхватывает ее голову. Ирина обнимает его. Это ей было нужно, а не его окрики.
ВИКТОР. Ты моя девочка… Мой ребенок… (Берет ее на руки). Тебя в детстве брали на ручки?
ИРИНА. Не помню.
ВИКТОР. Я во всем виноват, и я все исправлю. Еще не знаю, как, но исправлю. Веришь мне?
ИРИНА. Да.
ВИКТОР (напевает). Баю–баюшки–баю, а я песенку спою… Баю–баюшки–баю… Что там дальше?
ИРИНА. Не знаю. Не помню.
12.
Маленькая комната в доме Лохайло. Ирэна Петровна ходит с ребенком на руках. Напевает мотив «баю–баюшки–баю» без слов.
ИРЭНА ПЕТРОВНА. Уедем с тобой… Ту–ту, ту–ту! Или на самолете. У–у–у–у! И будем жить вдвоем. И никогда нам не надо. Зачем? Ты думаешь, вырастешь, станешь красавицей, будешь актрисой… или моделью… или женой богатого человека… – и вокруг тебя будут люди, люди, люди? Может быть, Марфенька, но это все равно, что никого. Ты будешь одна. А со мной ты не будешь одна. Скажешь: бабушка! – а я тут, рядом, всегда. Будем жить. Веселиться, песни петь. Болеть тоже будем. А как же? Люди болеют, и мы поболеем немножко. Зато знаешь, как хорошо выздоравливать? Для этого и поболеть стоит. Кто не болеет, тот не здоровеет. (Рассеянно, в задумчивом трансе). А кто не здоровеет, тот не болеет. А кто не хочет, то и пусть. Они как хотят, а нам все равно. И мне все равно, и тебе все равно. Облака и птички, птички и облака. Небо. Небо синее, синее, такое синее, что… А мы бежим… Босиком по траве… Бежим, бежим, бежим… (И опять напевает без слов колыбельную песню).
13.
Квартира Чембуковых. Олег Семенович ходит из стороны в сторону.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Адвокат говорит, нужны большие деньги. Ничего. Продам машину, дачу продадим, что еще? Взаймы возьму, если надо, мне дадут, мне доверяют, мне любой даст без всяких процентов. А можно и в банке под проценты. Как это называется – потребительский кредит? А тебе, я вижу, все равно?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я о Викторе думаю. И об Ирине. Надо вернуть им ребенка.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Обойдутся! Виктор сам еще не вырос. В сорок лет – ни квартиры, ни нормальной работы!
НИНА КИРИЛЛОВНА. У него есть работа. И хватает денег на то, чтобы снимать квартиру.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Ты просто не хочешь, чтобы она жила у нас. Ты и сына не хотела. Ты только книжки свои любишь. Ты только и делаешь всю жизнь, что читаешь. Зачем? Нет, правда? Я тоже читаю, но я хоть студентам передаю, а ты зачем? Мы даже не говорим об этих книгах, ты ни с кем не говоришь, если только по работе, – зачем? В тебя эти книжки падают, как кирпичи в бездонный колодец. Смысл?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Если я скажу, что мне это просто нравится, тебя устроит? Или могу так сказать: это мой способ существования. Я книжная алкоголичка. И лечиться не собираюсь. Вот и все, никаких других смыслов. А в чем смысл того, что ты хочешь отобрать ребенка?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Это моя внучка. Я люблю ее.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Все ты врешь, Олег Семенович. Ты просто все проиграл. Работу проиграл: студенты тебя не любят, ты их тоже. Проректором тебя так и не сделали, и уже никогда не сделают. И даже деканом. Книгу свою о раннем христианстве ты тоже проиграл, пятнадцать лет пишешь. Девушку–красавицу, помнишь, рассказывал? – тоже проиграл, хотел трахнуть, а не посмел. Ведь хотел же?
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Да. Но не потому…
НИНА КИРИЛЛОВНА. И меня проиграл. Я шесть лет встречалась с другим мужчиной. Ты знал об этом и молчал. Надеялся, что само пройдет. И прошло. Вернее, он меня бросил.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Откуда ты знаешь, что я знал?
НИНА КИРИЛЛОВНА. Знаю. Я все знаю. И вот теперь эта девочка для тебя – последний шанс. Ты надеешься хотя бы ее не проиграть. Чтобы она тебя любила. На коленках сидела. Бороду дергала, которая у тебя, правда, не растет. И уже не вырастет.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Неправда! Все, что ты сказала, неправда!
НИНА КИРИЛЛОВНА. Хорошо, неправда. Но шансов у тебя нет.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Есть! И проректором, кстати, я могу стать в любой момент – каждый год предлагают! И девушку трахну – скоро опять экзамены! А этих… Я душу из них выну, я на них лучших адвокатов напущу, я… Может, в чем–то ты и права. Да, я хочу, чтобы эта девочка меня любила. Потому что я ее люблю. Я счастлив, что она есть. Я никогда не был таким счастливым. А ты это чувствуешь – и завидуешь!
НИНАА КИРИОВНА. Да. Да, наверно.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ. Не надо ехидничать.
НИНА КИРИЛЛОВНА. Я не ехидничаю, ты просто угадал. Я завидую. Так. В самом деле, хватит разговоров, давай решать, что будем делать.
ОЛЕГ СЕМЕНОВИЧ (дергает кулаком вниз). Ес!
14.
Квартира Виктора и Ирины. Виктор вбегает со свертком в руках, кладет сверток в кроватку. Ирина выходит из ванной.
ВИКТОР. Я ее выкрал! Друг фээсбешник навел на частную контору, отличные ребята, сыщики! Они следили за твоей мамашей, выбирали момент. Она поехала в поликлинику, с охранником, конечно, они позвонили мне, я приехал, у меня халат был с собой, переоделся, иду, будто врач, она в кабинет с ребенком, я через пару минут туда же. А там, смотрю, дверь в ординаторскую, а оттуда, я заметил, другой выход. Я ее хватаю и бегу! На улице в машину, там Костя ждал, который… ты все равно не помнишь, он гонит, сворачивает, я пересаживаюсь в свою машину и… И – вот.
ИРИНА (подходит к кроватке). Ты хорошо ее укутал? Девочка моя… С ней все в порядке?
ВИКТОР. Спит. Видишь – дышит.
ИРИНА. Да… Так ровно. Так спокойно… И что теперь?
ВИКТОР. Война теперь. Во всех газетах напишут, зато – публичность, общественность ужаснется и ребенка оставят нам! (Достает телефон, набирает номер). Петя? Ты правду говорил, что можешь достать хоть пистолет, хоть автомат? Игрушечные? Ты шутишь? Понял, по телефону, действительно, об этом не… Об игрушках, да, я понял. А можешь привезти пару игрушек прямо сейчас? А когда? Ладно, перезвоню.
(Он озирается, ставит на подоконник вазу, веточные горшки, настольную лампу, извлекает из-под кровати гантели, сдувая с них пыль). Будем пока так отбиваться. Сначала по машинам, потом по головам!
ИРИНА. Ты сошел с ума. Не надо ничего этого.
ВИКТОР. Почему?
ИРИНА. Мы им просто не отдадим. И все. Я вижу, ты не отдашь. Без всяких пистолетов и автоматов. И по головам тоже никого не надо. Посадят еще, а это сейчас некстати. (Говоря это, она улыбается).
ВИКТОР. Что–то ты странная какая–то…
ИРИНА. Да? А что, заметно?
ВИКТОР. Что?
ИРИНА. Не догадываешься?
ВИКТОР. Ты…
ИРИНА. Да. Я беременна. У нас будет еще один ребенок.
Виктор встает перед ней на колени, обнимает Ирину.
Конец
1
Алексей Слаповский 