Комедия с элементами реалистичного абсурда. Семья, проживающая в небольшом поселке, и их сосед обнаруживают меж своими домами трейлер. Жилой вагончик-прицеп на колесах с запертой дверью и заколоченными окнами. Удивляются, пугаются, рассуждают: кто его привез, почему оставили? Меж тем надо ехать на ярмарку выходного дня продавать овощи. А в трейлере просыпаются двое мужчин и две женщины, которые не знают, как сюда попали. Строят догадки, возмущаются, ужасаются… Услышав людей, просят выпустить. Но те боятся. Переговоры на грани абсурда. Трейлер, конечно, изображен условно-театрально, разрезан пополам. Мы видим и тех, и тех, а они друг друга – нет.
Пьесу сложно пересказывать. Она о том, как люди жили привычной жизнью, вернее, их тащило (недаром трейлер – от англ. трейл, тащить), и вот попали в необычную ситуацию, и всех начинает переворачивать то ли с ног на голову, то ли наоборот. Каждая роль – судьба.
Алексей СЛАПОВСКИЙ
ТРЕЙЛЕР
Глупая история в двух действиях
Жители поселка:
БУНЧУК Георгий Сергеевич, основательный человек, около 60 лет
ТАМАРА ПАВЛОВНА, жена Бунчука, рассудительная женщина, 55 лет
КИЧА (Кичин Владимир Иванович), неосновательный человек, 52 года
ВАДЯ, сын Бунчука, 25 лет, жизнерадостный человек
ЮЛЯ, жена Вади, мнительная и трепетная женщина, 23 года
В трейлере:
ПИРОЖНЫЙ Александр Михайлович, работник городской администрации, 45 лет
ЕВА, парикмахер, 33 года
АНЯ, студентка, 20 лет
ВОРОНКИН Игорь, писатель, автор криминальных романов, 37 лет
и
ПОЛИЦЕЙСКИЙ
Первое действие
Окраина какого-то поселка. Два дома напротив друг друга. Сгущаются сумерки. Загорается свет в окнах. Слышен телевизор.
Темнеет. Гаснут окна, умолкает телевизор.
Среди ночи – дождь, молния, гром.
Полная темнота.
И вот рассвело, и мы видим, что на улице неизвестно откуда появился трейлер, жилой вагончик-прицеп. Он как бы разрезан вдоль, в нем темно. Смутно видны спящие люди – Пирожный, Ева, Аня и Воронкин.
(Если есть поворотный круг, то трейлер сейчас повернут целой стороной).
Из своего дома выходит Бунчук. Он обходит трейлер, осматривая его. Пытается заглянуть в окна, но они наглухо закрыты с внешней стороны чем-то вроде жести.
Из дома напротив выходит Кича.
КИЧА. Это чего такое?
БУНЧУК. А ты не видишь?
КИЧА. Купил, что ль?
БУНЧУК. Зачем он мне?
КИЧА. Мало ли. Для хозяйства.
БУНЧУК. Кича, у меня машина, у сына тоже. У нас грузовик. Правильно?
КИЧА. Ты, Бунчук, большой хозяин!
БУНЧУК. Вопрос не об этом. Зачем я куплю трейлер, Кича?
КИЧА. Мало ли. Прицепил к машине – и путешествуй всей семьей.
БУНЧУК. Куда?
КИЧА. Мало ли. На природу.
БУНЧУК. А тут тебе – не природа?
КИЧА. Тоже верно.
БУНЧУК. Поэтому, Кича, трейлер мне не нужен. Я бы не удивился, если бы ты купил.
КИЧА. Зачем он мне?
БУНЧУК. А ты сроду покупаешь, чего тебе не надо. Антенну спутниковую купил? Купил. А у самого даже телевизора нет.
КИЧА. И не будет. Ничего там нет умного. А антенну я не купил, нашел.
БУНЧУК. А поставил зачем?
КИЧА. Для телевизора в перспективе. Я его не смотрю, а вот будут дети, потом внуки. Захотят купить телевизор – а антенна уже есть.
БУНЧУК. Кича, тебе пятьдесят два, и ты алкоголик. Жена от тебя сбежала давным-давно, какие дети, какие внуки?
КИЧА. А ты не решай за меня, Бунчук. Мужчина до старости может детей иметь. И я не алкоголик, у меня диагноз. Астено-депрессивный синдром. Двадцать лет назад обнаружили – и до сих пор не проходит. И лекарств от него нет. Вот и приходится лечиться самому. Выпью – легчает. Нет, но чей же трейлер тогда?
Они обходят трейлер, останавливаются у двери. Кича хочет постучать.
БУНЧУК. Не надо!
КИЧА. А чего?
БУНЧУК. Мало ли. Он твой?
КИЧА. При чем тут мой? Постучать нельзя? Может, там кто-то есть?
БУНЧУК. Если есть, они выйдут.
КИЧА. Может, спят?
БУНЧУК. Тогда зачем будить? Другое неясно, как он сюда попал?
Идет по дороге, смотрит.
БУНЧУК. Дождем с асфальта следы смыло. Раньше асфальта не было, одна грязь была. Зато следы оставались. Асфальт положили – и радуются, идиоты. А следов – нет. Узнай теперь, кто этот трейлер оставил!
Из дома выходит Тамара Павловна.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Опять воркуете с утра? Георгий, ну, я понимаю, Киче делать нечего, а ты-то! Ехать пора!
БУНЧУК. Тамара, обидно! Всю жизнь ты так. Не успеешь проснуться, а уже ругаешься ни за что.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Чем это я тебя ругаю?
БУНЧУК. Да? А чего ты сказала?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Ничего не сказала. Сказала, что на базар пора. А то помидора сгниет, огурцы пожухнут, морковь завянет. Чем торговать будем?
БУНЧУК. Нет, что ты первое сказала?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Вот пристал! Доброе утро сказала.
КИЧА. Не могу не заметить, Тамара Павловна, что доброе утро вы как раз не сказали.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. О, о, о, гляньте на них, два мужика с одной женщиной сладили! С двух сторон насели! Не помню я, чего сказала, не помню! (Осенило). А! Завтракать же позвала! В самом деле, Георгий, пойдем, перекусим – и в дорогу.
БУНЧУК. Хорошо, напомню. Ты сказала: опять воркуете.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. А чего вы, не ворковали тут?
БУНЧУК. Опять воркуете, ты сказала! Опять! Когда говорят – опять? Когда человек что-то делал, и снова делает. Делал – и опять делает. Опять! А когда я в последний раз с кем-то по утрам, как ты говоришь, ворковал?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Уж ты да уж, ты и со мной не воркуешь, молча живешь.
КИЧА. Не могу не заметить, что молча жить опасно. Но и тревожить, если кто молчит, тоже опасно. Может, он по делу молчит. Рассказывали: пришел мужик домой с топором. Жена ему: где топор взял? Он молчит. Она ему ужин подает, а сама: где взял? Он молчит. И весь вечер она ему: где взял, где взял, где взял? Он молчал, молчал, а потом взял топор и тюк ее по башке. Насмерть. И говорит: где взял, где взял… Купил!
БУНЧУК. Кича, это же анекдот!
КИЧА. А анекдоты откуда? Из жизни!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Так, мы будем делом заниматься или анекдоты тут рассказывать? Помидора сгниет!
БУНЧУК. А кроме помидоры, ты ничего не видишь?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. А чего?
БУНЧУК. Вот такой, Кича, кругозор у моей супруги. Помидору, которой тут нет, она видит. А вот это вот – она не видит.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Будка какая-то на колесах.
БУНЧУК. Это трейлер. И его кто-то тут оставил.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Оставил и оставил, тебе-то что?
БУНЧУК. Почему оставил, вот вопрос! Трейлер целый, на ходу.
КИЧА. Моя версия: машина сломалась, отцепилась и уехала.
БУНЧУК. Умный! Как она уехала, если сломалась?
КИЧА. Не совсем сломалась. Сама еще кое-как уехать смогла, а трейлер потянуть – не получилось.
Выходит Юля.
ЮЛЯ. Доброе утро всем! (Смотрит на трейлер). Папа, с обновкой вас?
БУНЧУК. Никаких обновок. Кто-то взял и бросил.
ЮЛЯ. Как это? Прямо вот тут? Зачем?
БУНЧУК. Вот и думаем, зачем?
ЮЛЯ (берется за сердце). Ох!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Чего ты? Ребеночек стучится?
ЮЛЯ. Вы телевизор не смотрите? Вчера показывали – машину с бомбой подогнали, оставили, и – взрыв, двадцать человек погибло!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Юля, не придумывай. У тебя от беременности нервы шалят. Кого тут у нас взрывать?
ЮЛЯ. А им все равно! Они террористы! Им лишь бы убить, чтобы про них весь мир узнал!
Кича подходит к трейлеру, приставляет ухо, слушает.
БУНЧУК. Ну?
КИЧА. Не тикает. А хорошо бы! Мы бы его на площадь к администрации откатили, и он бы там как… И все начальство на воздух!
Выходит Вадя, потягивается.
ВАДЯ. О чем шумим?
ЮЛЯ. Вадя, смотри, какая гадость появилась у нас! Это не шутки! Может, там взрывчатка, а мы тут стоим и ничего не делаем! Откатить его надо!
ВАДЯ. Не суетись. (Осматривает трейлер). Хорошая штука. Кича, ты пригнал?
КИЧА. И сразу на меня! Как я его пригоню? К заднице прицеплю, что ли? Обидная ваша семья, вот что! Я вам ничего не сделал, а вы сроду на меня неприятные вещи говорите!
ВАДЯ. Нечего не сделал, вот и говорим. Пап, в самом деле, чего это?
ЮЛЯ. Отойди! Отойдите все! Как вы не понимаете? Где взорвали, там тоже люди ходили и думали, что просто машина! И погибли!
ВАДЯ. Это так каждую машину обходить надо.
ЮЛЯ. Смешно тебе? Не жалко меня? Не жалко ребенка?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. В самом деле, мало ли. Давайте отойдем.
Они отходят.
БУНЧУК. И чего теперь? Так и будем стоять?
КИЧА. В полицию звонить надо. Пусть примут меры.
БУНЧУК. А вот это мысль!
Он достает телефон, но его останавливает крик Юли.
ЮЛЯ. Не надо! Не надо полицию! Приедут и начнут: почему у вашего дома, откуда взяли! И что мы скажем? На нас свалят все! Может, там не только взрывчатка, может, оружие, наркотики! Докажи потом, что не наше!
ВАДЯ. Юля, ау! Ты совсем, что ли?
ЮЛЯ. Вот да, глупая я у тебя. Дура. Зачем тогда на дуре женился?
ВАДЯ. Если умная, скажи, что сделать?
ЮЛЯ. Откатить куда подальше, сказала уже!
ВАДЯ. Додумалась! Сама же отогнала всех, а сама теперь говоришь – откатить! Мы подойдем, а он – рванет!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. В самом деле. (Бунчуку). Георгий, ты у нас умный, давай, думай чего-нибудь!
БУНЧУК. И так думаю.
Думает. Все смотрят.
БУНЧУК. А черт его знает! И оставить нельзя, и подойти боязно.
КИЧА. Могу посоветовать, если кому интересно.
БУНЧУК. Ну?
КИЧА. Ага. Вам скажешь, а вы опять смеяться будете. Обидные вы люди.
ЮЛЯ. Никто не будет, дядя Кича, говори.
КИЧА. Вообще-то я Владимир Иванович. И если меня кто-то Кичей зовет, потому что Кичин, то это не значит, что я согласен.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Ну, будет теперь кобениться!
КИЧА. Не имею такой привычки. А ты, Тамара, даже не заметила, как опять обидела.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Чего я сказала?
КИЧА. Что я кобенюсь. А я не кобенюсь, а отстаиваю чувство своего достоинства.
ЮЛЯ. Владимир Иванович, пожалуйста!
КИЧА. Хорошо. Значит, готовы выслушать без всякого юмора?
ВАДЯ. Да готовы давно, дядя Кича, дядя Вова, Владимир Иваныч, давай!
КИЧА. Хорошо. Делаем так. Один берет какой-то щит… Или… Ну, вон, я вижу, железо у вас кровельное. Берет он его и под прикрытием идет туда. С веревкой или тросом. Цепляет. А мы хватаемся издаля – и тянем. На безопасной дистанции.
ВАДЯ. А что, дело!
Направляется ко двору.
ЮЛЯ. Ты куда?
ВАДЯ. За железом.
ЮЛЯ. Еще чего! Какое это железо, оно тонкое! Если взрыв будет, тебя изувечит всего! Очень приятно будет ребенку, что у него папа-инвалид!
БУНЧУК. Надо на грузовике подъехать. Обвешать его жестью в три слоя – и… Пойду, пригоню.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. А тебя просят? Грузовик! На базар на чем поедем, если его покурочит?
БУНЧУК. Можно три листа и на себя навесить. Скрепить их – и…
ЮЛЯ. Все равно опасно. В любом случае, Вадя, ты не пойдешь!
БУНЧУК. А кто пойдет, я? Меня тебе, значит, не жалко?
ЮЛЯ. Папа, мне всех жалко, но вы уже пожили, а Вадя молодой совсем. Вы уже двух дочерей и Вадю родили и воспитали. А моего ребенка кто воспитывать будет?
ВАДЯ. Может, нанять кого? Этих вон, которые ферму строят.
ЮЛЯ. Не надо посторонних! Разнесут по всему поселку!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Да и так соседи увидят. Хорошо, что воскресенье, дрыхнут все, а то бы…
БУНЧУК. Мы на отшибе. От соседей если посмотреть, они и не разглядят. Или подумают: ну, едет что-то. Мало ли тут что едет.
ВАДЯ. Если бы ехало, а то стоит.
БУНЧУК. Издалека иногда непонятно. Вместо с отцом спорить, ты бы отошел и глянул, как оно оттуда кажется?
Вадя отходит, смотрит.
БУНЧУК. Ну?
ВАДЯ. Если вообще посмотреть, в целом, то, вроде, едет. А если приглядеться – нет, стоит. (Возвращается). Уволочь его надо. Кто будет цеплять?
ЮЛЯ (смотрит на Кичу). Владимир Иванович…
КИЧА. Что?
ЮЛЯ. Вы одинокий… В возрасте уже…
КИЧА. А при чем, Юля, возраст? Вон этот, фамилии не помню, миллионер, третий раз женился на молоденькой, а ему за шестьдесят.
БУНЧУК. Литр ставлю!
КИЧА. Сразу все на водку переводить. Литр! Не пью я ее литрами! Я – по чуть-чуть.
ВАДЯ. Но часто.
КИЧА. Это мое дело! И я не шабашник какой-нибудь, не этот… Как эти, на ферме. Ну, как это… Гастробайтер!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Не ругайся!
ВАДЯ. Это не ругательство. Только правильно – гангстербастер.
ЮЛЯ. Гастурбатор, вроде…
БУНЧУК. Гасти-здрасти! Делать вам нечего, стоят, слова перебирают!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Вот именно! Пойдемте завтракать, а то все остынет. И на базар.
БУНЧУК. А если оно так рванет, что и дом рухнет? И потолок – на нас!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Можно в саду позавтракать.
КИЧА. Гость-арбайтер! Вот, вспомнил! Гость – то есть гость, арбайтер – по-немецки рабочий.
ВАДЯ. А почему по-немецки?
КИЧА. Ну, для них слово привычное, люди работящие.
БУНЧУК. Эти работящие деда моего убили на фронте! Фашисты! А мы сейчас с ними заигрываем со всеми! Машины покупаем, технику! Не стыдно?
ЮЛЯ. А чего не купить, если что хорошее? Вы же мне сами «Бош»-мясорубку подарили, немецкую, отлично работает.
БУНЧУК. Вот и я о том же: сами себе предатели! (Киче). Так сколько тебе, два литра?
КИЧА. То есть, ты считаешь, что я ничего задаром не делаю? По себе судишь?
БУНЧУК. Хорошо, сделай задаром.
ВАДЯ. На благо человечества!
КИЧА. И сделаю! (Идет ко двору. Останавливается. Бунчуку). Но два литра поставишь. Не в смысле оплаты, а чтоб отметить, что выжил. После боя в войну солдатам тоже наливали.
ВАДЯ. Перед боем, дядя Вова! Чтобы веселее умирать. Я в кино видел: по сто грамм наливали перед атакой.
КИЧА. Резонно. Ну, тогда и я соточку махну. Для храбрости.
Бунчук смотрит на Тамару Павловну.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Никаких соточек! Нет у меня ничего!
БУНЧУК. Быстрей сделаем – быстрей на базар поедем.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. В сарае, за досками. В углу которые.
Бунчук уходит.
КИЧА. Вот так живешь-живешь, и не знаешь, когда умрешь…
ВАДЯ. Не умирай заранее.
КИЧА. С другой стороны, все наконец поймут, что Кича – не Кича, а Владимир Иванович Кичин. И на памятнике напишут. Прямо здесь и поставят. Только в бронзе не надо, зеленеет она. Гранит – самое то. Что-то долго его нет, не найдет, что ли?
Уходит.
ЮЛЯ. Мама, они сейчас там выпьют – и все. И никто ничего не будет делать.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Он не посмеет, ему за руль.
ВАДЯ. А он меня посадит.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Ох ты! Не подумала!
Торопливо уходит.
ВАДЯ (Юле). Пойдем, что ли, сожрем чего-нибудь.
ЮЛЯ. Вадя, сколько прошу, прекрати грубые слова. Можно же правильно сказать – покушаем! Ребенок, я в интернете читала, с трех месяцев все слышит и запоминает. Родится и скажет тебе: папа, пошел ты туда-то! Ты удивишься: откуда знает? А от тебя же! Я хочу, чтобы он культурный у нас вырос.
ВАДЯ. Если девочка, то да. А если пацан, на фига ему слишком культурным быть? Культурные в наше время ничего не зарабатывают!
ЮЛЯ. Меркантильный ты!
ВАДЯ. Чего?
ЮЛЯ. Вот, сказала культурное слово – а ты даже не понял!
ВАДЯ. Жрать мы будем или нет? Кушать, ё?!
ЮЛЯ. Будем!
ВАДЯ. Ну, и шевели булками!
Юля с упреком смотрит на него.
ВАДЯ. Чего? Тебе уже и булки не нравятся? А как еще? Для вашего этого органа и слова нормального нет. Задница, что ли? Или – тыл? Или – бампер? Или – жопа? Или – попа? Нет, попа – у детей. Как? Сама не знаешь!
ЮЛЯ. Знаю! Бедра, вот как!
ВАДЯ. Бедра сбоку. Слушай, шевели уже чем-нибудь, есть охота! Аппетит какой-то – прямо как-никогда. (Поддразнивая Юлю). Перед смертью, что ли?
ЮЛЯ. Дурак!
Они уходят.
Высвечивается внутренность трейлера. Или он поворачивается. Первой просыпается Ева. Смотрит вокруг. И начинает плакать, подвывая. Все просыпаются, вскакивают.
ПИРОЖНЫЙ. Хватит! Хватит, я сказал!
ЕВА. Где я?!
ВОРОНКИН. Там же, где и вчера. В трейлере.
ЕВА. Почему нас не выпускают? Где мы едем? Куда?
ПИРОЖНЫЙ. Похоже, уже приехали. Не качает. Мотора не слышно.
ЕВА. Выпустите нас! (Стучит в стену). Выпустите нас! Выпустите нас!
ПИРОЖНЫЙ. Хватит! Вчера все кулаки отбили – а толку?
ВОРОНКИН. И окна намертво заделаны. Хорошо, что свет есть. От аккумулятора, наверно. А кто его включил?
АНЯ. Я включила. Вот. (Показывает на выключатель. Щелкает им, свет гаснет и опять загорается).
ЕВА. У меня ребенок дома остался! Выпустите, пожалуйста!
АНЯ. А я даже выспалась. Странно, что вообще уснула.
ВОРОНКИН. Все спали. Это шок. Кричали, нервничали, устали. И заснули.
АНЯ. А вагончик-то жилой. (Встает, заглядывает в соседний отсек, полностью закрытый. Заходит).
ЕВА. Может, там выход? Там выход, да? Выход? Нас отпустят, да?
ПИРОЖНЫЙ. Кто?!
ЕВА. Кто запер!
ПИРОЖНЫЙ. А кто запер?
ЕВА. Не знаю!
ПИРОЖНЫЙ, Ну, и нечего кричать!
Слышится звук смыва в биотуалете. Выходит Аня.
АНЯ. Со всеми удобствами. Даже кухня есть. И вода, и продукты какие-то.
ПИРОЖНЫЙ. Вода – это главное!
Идет в закрытый отсек.
ЕВА. Сколько нас будут еще тут держать? И зачем?
АНЯ. Может, на органы пустят. Я им сразу скажу: у меня дурная наследственность, плохие почки и печень, в папу. И порок сердца. А может, даже СПИД.
ЕВА (отодвигается). Что значит – может? Откуда?
АНЯ. Не знаю. Я давно не проверялась. У меня подруга, тоже ничто не предвещало, не наркоманка, один партнер, хороший парень, а проверилась – СПИД.
Пирожный выходит с бутылками воды.
ПИРОЖНЫЙ. У кого?
АНЯ. Да мы шутим. Пугаем друг друга, чтобы не так страшно было.
Пирожный раздает воду.
ВОРОНКИН. Вчера мы наговорили всякой ерунды. Давайте по порядку. Начнем вот с чего: в каких обстоятельствах нас похитили?
АНЯ. Грамотно формулируете. Вы следователь? Или из полиции?
ВОРОНКИН. Вообще-то я автор двенадцати криминальных романов. Воронкин.
Ждет реакции, реакции никакой.
ВОРОНКИН. Миллионные тиражи, между прочим, четыре сериала. «Смерть на страже», «Лезвие смерти», «Смерть за углом», «Смерть…»
ЕВА. Хватит!
АНЯ. Если про обстоятельства, я просто шла по улице. Просто шла – и все.
ВОРОНКИН. Где?
АНЯ. У торгового центра.
ЕВА. А я там работаю! В салоне красоты! Вышла – налетели, запихнули… (Плачет).
ПИРОЖНЫЙ. Я зашел жене подарок купить. И купил – ожерелье небольшое. Недорогое. Отобрали, кстати. И документы, и телефон, и бумажник. Все.
АНЯ. Вы богатый? Может, у вас будут выкуп требовать? А мы так, для компании?
ВОРОНКИН. Давайте не отвлекаться. Меня тоже взяли у торгового центра. Деньги в банкомате снимал. Немного. И тоже отобрали.
ПИРОЖНЫЙ. Может, все-таки ограбление?
АНЯ. У меня брать было нечего. Кроме телефона.
ЕВА. У меня тоже. Господи, Толик мой там плачет, спрашивает, где мама… Давайте уже что-нибудь делать! Пусть они скажут, какой выкуп, с кого сколько!
ПИРОЖНЫЙ. Кто – они?
Пауза.
АНЯ. А мы-то сами – кто? Может, среди нас кто-то для них нужный, а остальные под руку попались?
ЕВА. Что значит – под руку? Зачем я им? Я парикмахер в обычном салоне! Правда, вчера к нам забежала Эмма.
Все вопросительно смотрят.
ЕВА. Ну, Эмма, певичка популярная такая, каждый день в телевизоре! С ней там и охрана была, и вообще куча народа… Забежала – три волосинки у нее сбоку растрепались, поправить попросила. Ну, я поправила.
АНЯ. Поправила – да не так! Она рассердилась и велела тебя наказать. Тебя как зовут-то?
ЕВА. Ева.
АНЯ. Красиво. А я Аня. Я студентка. И никаких причин меня брать – нет. Папа не миллионер, выкуп не светит. Сделать меня наложницей – не настолько я красивая.
ЕВА. А кто красивый? Я ту же Эмму по телевизору и в журналах видела – залюбуешься! А когда стригла, рассмотрела. Там штукатурки на лице – в палец! А тыкнешь в щеку – будто в куклу резиновую, там же силикон сплошной!
ВОРОНКИН. С меня тоже взять особо нечего. Я неплохо зарабатываю, конечно, но все уходит на ипотеку. А сам пока на съемной живу. Тоже расход.
АНЯ. А зовут вас как?
ВОРОНКИН. Игорь. Игорь Воронкин.
АНЯ. Настоящее имя?
ВОРОНКИН. А какое же?
АНЯ. Некоторые псевдонимы берут. У меня приятель тоже детективы пишет. Под псевдонимом Роберт Бух. На самом деле фамилия Бухаев, и он под этой фамилией тоже книгу написал, но такую, нормальную.
ВОРОНКИН. А детектив – не нормальная книга? Так говорите, будто в этом разбираетесь.
АНЯ. Вообще-то да. Я в Литературном институте учусь. (С усмешкой). По классу стихов. Баловство, конечно, зато много читать нужно, а я читать люблю. (Воронкину). Вас прочесть, извините, не удостоилась. Так. Ева, Игорь и я никому не нужны. (Пирожному). А вы? Представьтесь, пожалуйста.
ПИРОЖНЫЙ. Глупости это все! Никаких оснований для задержания у них нет! В том числе меня.
АНЯ. Уклоняетесь от ответа. Значит, есть что скрывать.
ПИРОЖНЫЙ. Нечего мне скрывать! Пирожный Александр Михайлович, работник окружной администрации в городе Москва. Курирую вопросы строительства.
Все смотрят на него.
ПИРОЖНЫЙ. Чего? Чего уставились? Раз чиновник – значит, жулик?
АНЯ. Заметьте, не мы это сказали.
ВОРОНКИН. У меня в книге «Смерть в бетономешалке» есть один персонаж. Чиновник, курирующий строительство. Я, когда писал, изучал вопрос. Там крутятся огромные деньги.
ПИРОЖНЫЙ. Не надо хамить! Деньги ему сразу мерещатся! Да я в жизни ни одной взятки не взял! … Только премии.
Все смеются.
ПИРОЖНЫЙ. Да, премии! За работу с утра до ночи! Дома не бываю!
АНЯ. Ага. А семья скучает в трехэтажном особняке с бассейном и теннисным кортом.
ПИРОЖНЫЙ. Нет никакого корта!
АНЯ. Но бассейн есть?
ПИРОЖНЫЙ. И что? У кого сейчас нет бассейна?
Все смеются.
ПИРОЖНЫЙ. Ладно! Чтобы вы успокоились. Да, есть особняк, квартира в Москве, машина хорошая… И не одна. Но жена со мной разводится, а на нее все записано! И я ожерелье купил – чтобы ее задобрить! На последние деньги! Она без штанов меня оставит, мне выкуп не с чего платить!
ВОРОНКИН. Кстати, отличный сюжетный ход! Муж нанимает фальшивых похитителей, они требуют у жены выкуп, она платит, а деньги получает он.
ПИРОЖНЫЙ. Не надо бредить, писатель! Выкуп, ага! Да она заплатит, чтобы меня грохнули!
ЕВА. Чем же вы так ей насолили?
АНЯ. Да, интересно?
ПИРОЖНЫЙ. Ничем! Слишком люблю ее, дуру, вот чем!
АНЯ. Мудрая мысль, как ни странно. Действительно, иногда так любят, так надоедают свой любовью, что убить хочется. (Воронкину). Вы запоминайте, пригодится для какого-нибудь романа. «Смерть за любовь».
ВОРОНКИН. А самой – не пригодится? Для стишков?
АНЯ. Мне своих мыслей хватает.
ВОРОНКИН. Вот всегда поражает: люди совершенно не разбираются в жанровой литературе, не читали ни одной моей книги, но уверены, что там совсем нет мыслей!
АНЯ. А есть?
ВОРОНКИН (фыркает, не считает нужным отвечать, обращается к Пирожному). Александр Михалыч, может, в самом деле, это инициатива вашей жены? А мы – для того, чтобы на нее не подумали?
ЕВА. И что? Погибать из-за него? Толика моего без матери оставить? Да я вас за это сама всех поубиваю!
ПИРОЖНЫЙ. Тише вы! Идиотизм какой-то. Зачем ей меня… Я и так ей все отдаю! Ей и детям! У нее папа в прокуратуре, чтоб вы знали, они могут со мной легально сделать, что захотят!
Пауза.
Ева плачет и что-то неразборчиво говорит.
АНЯ. Ева, милая, ну, хватит. Толик совсем один?
ЕВА. С моей мамой, с бабушкой. Но она же тоже волнуется! Если нас не за что хватать, за что тогда схватили?
ПИРОЖНЫЙ. О том и речь!
АНЯ. Может, нас хотят убрать, как свидетелей?
ПИРОЖНЫЙ. Чего мы свидетели, Яна?
АНЯ. Аня.
ПИРОЖНЫЙ. Извини. У меня дочь Яна, поэтому…
АНЯ. Чего свидетели? «Мы все свидетели всего. В Мумбаи, в районе Тарбх, машиной сбило ребенка, я не видела этого, но я это видела. И кровь его – на моей подушке».
ЕВА. Какая кровь? При чем тут ребенок?
АНЯ. Это стихи. Мои.
ПИРОЖНЫЙ. А при чем Мумбаи? У вас там кого-то убили?
АНЯ. Нет. Я там вообще не была. Знакомый был. В районе Тарбх. Тарбх – трудно выговорить. Слово корявое, как сама смерть. Тарбх. Это ассоциация. Тимур Кибиров меня хвалил за эти стихи.
ВОРОНКИН. Стихи! А где рифмы? И – нескладно.
АНЯ. Рифма давно умерла. А то, что вы называете складно, это – ритм. И он есть.
ПИРОЖНЫЙ. Вот вечно с этим сталкиваюсь! Приходят люди, нет, чтобы нормально описать проект, начинают вокруг и около! Типа – новое слово архитектуры, дизайн-херайн! Ты мне покажи, ты мне объясни – цель, экономичность, затраты, ресурсы! Новое слово, блин! (Ане). Давай к делу вернемся! Ты говоришь – свидетели! Чего? Только не надо про Мумбаи и…
АНЯ. Тарбх.
ВОРОНКИН. В этой версии есть резон. Там три отделения трех банков. Может, одно из них грабили, а ненужных свидетелей решили увезти. Но не сразу убить – что обнадеживает.
ПИРОЖНЫЙ. Какие банки, кто грабил? Я не видел ничего!
ЕВА. Я тоже!
ВОРОНКИН. Но они-то этого не знали! Они решили, что – видели.
ЕВА. Так пусть спросят! Я поклянусь, что не видела. А если и видела – не скажу! Пусть на куски режут – не скажу! Никому!
ПИРОЖНЫЙ. Стоп, значит, все-таки что-то видела?
ЕВА. Нет!
АНЯ. Резюме. Никто ничего не видел. Ни у кого нет больших денег. Тогда – или нас все-таки хотят пустить на органы, или… Или я не знаю.
ВОРОНКИН. В моем романе «Смерть по собственному желанию» (Ане — саркастично), в котором, конечно, нет ни одной интересной мысли, такой сюжет: мужчина заделал девушке ребенка и скрылся. Ребенок родился, тяжело болел, она просила о помощи, папаша отказывал, хотя был при деньгах. Ребенок умер…
ЕВА. Охота вам такие вещи рассказывать!
ВОРОНКИН. Вы дослушайте. Прошло время. Однажды ночью этого мужчину похищают. Запирают в подвале. Он не понимает, что, зачем. А это сделала она. Цель: чтобы он сам догадался, за что. И испытал чувство вины наконец. И сам захотел умереть.
АНЯ. Умер?
ВОРОНКИН. Нет. Там много всего, его ищут и так далее, версии, все такое… Находят, освобождают. Ее судят, сажают в тюрьму. Он пытается ее освободить. Не получается. Ей дают большой срок. И… И тут он кончает с собой.
ПИРОЖНЫЙ. Почему?
ВОРОНКИН. Совесть заела.
АНЯ. С моралью роман!
ВОРОНКИН. Уж извините. Мораль у нас не в моде, конечно…
ПИРОЖНЫЙ. Опять вы начали! Мораль-хераль! Конкретно давайте говорить! Может, в самом деле, кто-то в чем-то виноват? А?
Далее все говорят одновременно.
ЕВА. Я уж точно ни в чем не виновата!
ВОРОНКИН. Если и грешен, то перед собой. Всю энергию на творчество ухлопал, никакой личной жизни!
АНЯ. Каждый человек виноват фактом своего рождения.
ПИРОЖНЫЙ. Опять неконкретно!
На их голоса накладываются голоса появившейся семьи и Кичи. Кича обвешан листами жести наподобие рекламирующего что-то человека-сэндвича, в руках у него трос с крюком.
КИЧА. Тяжело мне!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Снимите сзади у него, зачем сзади-то?
ВАДЯ. Это противовес!
ЮЛЯ. Мы-то куда идем, стойте!
БУНЧУК. Держись, Иваныч!
В трейлере услышали голоса снаружи, а те, кто снаружи, услышали голоса в трейлере. Все разом умолкают.
ПИРОЖНЫЙ. Кто там?
КИЧА. А там кто?
ПИРОЖНЫЙ. Я первый спросил!
Вадя идет к трейлеру.
ЮЛЯ. Не подходи!
ВАДЯ. Ясно же теперь, что не взрывчатка.
ЮЛЯ. А может, они смертники?
ЕВА. Выпустите нас, пожалуйста! У меня ребенок!
ВАДЯ. Звук отсюда идет, тут дырки. Для вентиляции, наверно.
ЮЛЯ. Отойди, говорю!
ВАДЯ. Да ладно тебе. Эй, вы кто?
Пирожный грозит всем пальцем: молчать!
ПИРОЖНЫЙ. А вы кто?
КИЧА. О чем речь?
ВАДЯ. Спрашивают, кто мы.
ЮЛЯ. Не говори!
ВАДЯ (обращается к тем, кто в трейлере). А вы выходите – и познакомимся.
ЕВА. Мы не можем! Нас заперли!
БУНЧУК (у двери). Тут дырка для ключа. Без ключа ни отсюда не откроешь, ни оттуда.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Главное – люди, не взрывчатка. Значит, можно успокоиться. Георгий! Хочешь на базар к вечеру приехать, когда не будет никого? Вадя, заводи машину, грузи товар!
АНЯ. Про базар какой-то говорят.
ВОРОНКИН. Вы расслышали?
АНЯ. У меня слух тонкий. Музыкальный.
ВОРОНКИН. Бездна талантов!
АНЯ. А то!
ВАДЯ. Чего молчим?
ПИРОЖНЫЙ. Предупреждаю – лишнего не говорить. Надо разобраться в ситуации. Похоже, они не знают, кто мы. Но те, кто нас схватил, у них же наши документы. Значит, это не они, а какие-то посторонние люди.
АНЯ. На базаре. Или на рынке. Невольничий рынок. Нас продали в рабство.
ЕВА. Хватит шуток твоих дурацких! (Кричит). Пожалуйста, выпустите нас! Мы нормальные, обычные люди! Нас кто-то запер! У меня ребенок дома! Пожалуйста!
Вадя у двери, рассматривает замок.
ВАДЯ. Болгаркой попробовать – вот так. (Изображает ладонью вертикальный разрез).
ЮЛЯ. Еще чего! А потом хозяева тебя тоже вот так. (Повторяет жест Вади).
КИЧА. Мне снимать железо-то или нет?
ВАДЯ (в трейлер). У вас там не взрывчатка, случайно?
ЮЛЯ. Так они тебе и скажут!
ЕВА. Какая взрывчатка, ничего у нас нет, откройте, пожалуйста!
КИЧА (снимает с себя листы). Между прочим, я часть своей работы выполнил. Георгий Сергеич!
БУНЧУК. Да постой ты! (В трейлер). А как вы туда попали?
Ева собирается ответить.
ПИРОЖНЫЙ. Тихо! Молчать! Вы сейчас все испортите – и нас не выпустят! Надо четко продумать, что сказать.
ВОРОНКИН. Как мы это продумаем, если не знаем, с кем говорим? (Громко). Мы тут слышали, вы про базар говорили. Это где?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. В Москве! Ярмарка выходного дня!
ВОРОНКИН (своим, негромко). Как интересно. И что мы делаем на ярмарке выходного дня?
АНЯ. Может, нас куда-то везли и передумали? Или что-то помешало. Оставили на ярмарке, тут же много всяких трейлеров.
ПИРОЖНЫЙ. Не исключено.
ВАДЯ. Але, вы там живые?
ПИРОЖНЫЙ. Одну минуточку! (Своим, торопливо). Судя по всему, там рыночные люди, толпа, народ. А уж я с народом умею общаться. Чего народ опасается? Чего он не любит?
АНЯ. Ой, скажите! Узнаю, наконец!
ПИРОЖНЫЙ. Народ не любит непонятного! Дольщики вот ко мне приходят: что там с домом, почему стройку заморозили? А я сам не знаю! Но ответить так – не могу. И говорю: все под контролем, временные неувязки, через неделю работы возобновятся! Говорю уверенно – вот что любит народ! Уверенность!
ВОРОНКИН. Точно. Наши партия и правительство это знают. Любую пургу можно гнать, главное – уверенно.
ПИРОЖНЫЙ. Дослушаем или о политике будем говорить? Короче, нужна ясная и простая версия. Чтобы не напугать.
ЮЛЯ. Чего они молчат там? Не нравится мне это!
Меж тем Кича, получив-таки от Бунчука бутылку, отошел в сторонку, угощается, налив водку в пластиковый стаканчик. Знаком подзывает к себе Бунчука, тот приближается, приближается, поглядывая на жену. Быстро махнул стаканчик.
ПИРОЖНЫЙ. Есть предложения? Писатель, у тебя мозги в эту сторону работают, думай!
ВОРОНКИН. Уже придумал. (Громко). Мы ехали отдыхать! Две семьи! А у того, кто нас вез, сломалась машина! Он нас тут оставил и случайно запер! И никак не едет, наверно, случилось что-нибудь!
Вадя в это время успел сходить за плоскогубцами и отгибает край жести у окна. Заглядывает.
ВАДЯ. А я вас вижу! Здрасьте! А чего же вы не позвоните никому?
ПИРОЖНЫЙ. Телефоны разрядились!
ТАМАРА ПАВЛОВНА (оттирая Вадю, заглядывает). А почему вас тут оставили, а не в городе?
ЕВА. А тут что? Где ваша ярмарка находится?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. В Москве. Но мы-то не там!
ЕВА. А где?
ЮЛЯ. Мама, не говорите! Дайте посмотреть! (Смотрит в трейлер, говорит своим). Двое мужчин и две девушки. В шахидки как раз девушек берут.
КИЧА. Разрешите полюбопытствовать!
Юля отходит, он смотрит.
КИЧА. Говорите, две семьи? Не могу не заметить, что как-то не сходится. Кто у вас с кем?
ВОРОНКИН. Я – с моей женой Анечкой. (Обнимает Аню за плечи).
КИЧА. Не слишком разный возраст у вас? Нет, бывает, у миллионеров…
ВОРОНКИН. А я миллионер! В рублях. Я писатель. А писатели, сами знаете, сроду на молоденьких женятся. Для новых впечатлений.
Пирожный задергивает занавеску на окне. Говорит Воронкину громким шепотом.
ПИРОЖНЫЙ. Ты с ума сошел?
ВОРОНКИН. Спокойно. Это временная версия, не собираюсь же я на Ане жениться, в самом деле.
АНЯ. А жаль. Я как раз ищу мужа-миллионера. Даже пусть рублевого. Чтобы не работать и писать стихи.
КИЧА. Закрылись.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Понятное дело, люди семейные, стесняются. Потому что семья, Георгий, выше всего. И если бы ты это помнил, мы бы давно уже приехали и торговали. А теперь помидора сгниет, огурцы повянут, морковь высохнет! Пойду, сбрызну водичкой, кстати.
Она уходит.
ПИРОЖНЫЙ (Воронкину). Зачем было говорить, что ты писатель? Писатель для народа кто? Интеллигент. А интеллигент, значит, оппозиционер. А оппозицию народ не любит!
АНЯ. Тогда и вам не надо признаваться, что чиновник. Чиновников народ еще больше не любит. Нам вот с Евой проще, ничего скрывать не надо.
ПИРОЖНЫЙ. Так и скажешь, что студентка?
АНЯ. А что?
ПИРОЖНЫЙ. А то! Для народа все московские студентки – проститутки!
АНЯ. Да?
ЕВА. Вообще-то у меня на этаже две студентки живут, квартиру снимают, так они… Принимают гостей по вечерам. За деньги.
ВАДЯ. Вы чего закрылись? Переодеваетесь, что ли?
ПИРОЖНЫЙ (отдергивает занавеску). Мой друг пошутил, он не миллионер и не писатель. Он имел в виду: сидит в конторе и бумажки пишет. Мелкий служащий. А жена на заводе плавленых сырков вкалывает. Трудяга! А что разница в возрасте – бывает! Любовь! А меня зовут… Виктор Петрович Мурылёв. Тружусь в трамвайном депо технологом. Из рабочих вышел, пролетарская косточка! А это вот жена моя, Таня…
ЕВА. Ева!
ПИРОЖНЫЙ (ей, тихо). Дура! Ева – имя подозрительное! Нормальные люди так детей не называют! (Громко). Таня она, но любит, чтобы Евой называли. Она у меня…
АНЯ. Парикмахер!
ПИРОЖНЫЙ (ей, тихо). Я хотел воспитательницей детсада назвать!
АНЯ. Парикмахер! (Громко). У нас с Александром…
ПИРОЖНЫЙ. Виктором!
АНЯ. У нас с Виктором сын, Толик, он дома один, пожалуйста, выпустите нас!
ЮЛЯ. Что-то они путают. То Яна, то Аня, то Александр, то Виктор. Неспроста это! (Ваде). Отойди-ка.
Вадя отходит, Юля смотрит. В трейлере говорят негромко.
ЕВА. Вы зачем другим именем назвались?
ПИРОЖНЫЙ. Затем, что вокруг нас глобальная сеть! Интернет! И любой крестьянин умеет пользоваться. Проверит и увидит, что, да, есть в Москве такой технолог в трамвайном депо, Виктор Петрович Мурылёв. Это мой одноклассник бывший. Как выпьет, звонит мне, на жизнь жалуется, я все про него знаю.
ЮЛЯ. Вы чего там шепчетесь?
ПИРОЖНЫЙ. Мы не шепчемся, мы семейные дела обсуждаем. У нас, в самом деле, ребенок дома.
ЮЛЯ. Сколько лет?
ЕВА. Шесть.
ЮЛЯ. Я его спросила.
ПИРОЖНЫЙ. Шесть. Толик зовут. Такой смышленый, весь в меня!
ЮЛЯ. А паспорт покажите!
ПИРОЖНЫЙ. Паспорт?
ЮЛЯ. Да, паспорт.
ПИРОЖНЫЙ. Какая вы недоверчивая!
Меж тем на заднем плане Бунчук и Кича продолжают выпивать. К ним присоединился, пользуясь моментом, и Вадя.
ПИРОЖНЫЙ. Может, вам и свидетельство о браке показать?
ЮЛЯ. Не помешало бы!
ПИРОЖНЫЙ. Понимаете… Как вас зовут?
ЮЛЯ. Неважно!
ПИРОЖНЫЙ. Понимаете, мы документы оставили в машине. Для сохранности. Мы же на отдых ехали, на природу. Там то выйдешь из трейлера, то войдешь, он пустой бывает. В машине надежней. А он, наш друг, увез документы. Такая вот ерунда.
ЮЛЯ. Кредитку покажите с фамилией. Или что-нибудь.
ПИРОЖНЫЙ. А всё в машине опять же.
АНЯ (Воронкову, громко). А я предупреждала: не надо все яйца в одну корзину сваливать! Такой ты у меня нерасчетливый! Глупый – как юноша! Поэтому я тебя и люблю. (Обнимет Воронкова).
ЮЛЯ. Давно женаты?
АНЯ. Уж почти год, да, Игорек?
ВОРОНКОВ. Год сплошного счастья.
ЮЛЯ. Не похоже. После свадьбы обычно месяца два, ну три – обнимаются, ласкаются, а потом привыкают. А вы прямо как молодожены. Чего-то вы накручиваете, мне кажется.
ВОРОНКОВ. Это она вину заглаживает. Вчера поздно домой пришла с занятий, я взревновал, вот она и…
ЮЛЯ. Каких занятий? Она на заводе работает.
ВОРОНКОВ. Ну да. И учится в университете. На вечернем отделении. Университет пищевой промышленности. По профилю.
ЮЛЯ. Ну да, сырки плавленые. Какие там у вас выпускают?
АНЯ. Что?
ЮЛЯ. Сырки какие?
АНЯ. Ну… Разные.
ЮЛЯ. Названия не помните? Странно.
АНЯ. Почему, я помню… Сырок… «Любимый». Сырок… «Наша марка».
ЮЛЯ. Нет таких. Я на сырках полгода сидела, когда мама умерла, а отец уехал, я их все наизусть знаю. Расколола я вас. Так ведь, Ева? Или Таня?
Меж тем Бунчук, Кича и Вадя, прикончив водку, удалились за добавкой.
ЕВА. Пожалуйста! Очень прошу! Да, они тут все наврали! А я правда парикмахер, и у меня дома сын Толик! Выпустите меня! А вот он – большой начальник! Его за коррупцию схватили! А она – студентка и проститутка! А он – оппозиционер! Я правду говорю, выпустите меня, а с ними делайте, что хотите!
ЮЛЯ (отходит). Вот именно! Что захотим, то и сделаем! (Оглядывается). А где все?
Уходит. А трейлер затемняется или поворачивается.
Второе действие
Тамара Павловна выносит со двора корзинки и ящики с овощами. Юля рыщет по округе. То там появится, то там. Идет к Тамаре Павловне.
ЮЛЯ. Мама, что вы делаете? Кто это повезет?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Вот вернутся – и повезем.
ЮЛЯ. Их нет нигде!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. И что теперь, все пропадать будет? Помидора, смотри, уже морщится, огурцы вянут, морковь сохнет!
ЮЛЯ. Да все равно уже поздно! Я спрашивала в поселке, их у магазина видели. Понимаете?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. У магазина? Ну, Георгий… Ну… Это Кича их подбил!
ЮЛЯ. Они и сами молодцы. Знаете, если Вадик ваш будет так со мной обращаться, я с ним разведусь!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Привет тебе! Один раз парень выпил – уже разводиться!
ЮЛЯ. Если бы один. И не в этом дело. Он рассеянный какой-то вообще. Не концентрированный он. Будто не понимает, что скоро отцом будет.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Вот когда будет, тогда и сконцентрируется. Юль, а может, ты грузовик поведешь? Ты же ездишь на машине.
ЮЛЯ. Спасибо, конечно! Беременную женщину – на грузовик.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Да ты не очень еще беременная-то.
ЮЛЯ. Не умею я грузовик водить! Я с автоматом привыкла, а на грузовике все вручную. В аварию попасть хотите? Пойдемте лучше, поищем их, может, где-то недалеко прячутся?
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Ага, а это все прямо на дороге бросим?
ЮЛЯ. Обратно занесем.
Она берет ящик, несет во двор. Тамара Павловна, вздохнув, берется за корзинку. Они носят все обратно, а потом уходят.
В трейлере — разборки.
ПИРОЖНЫЙ (Еве). Ну? И чего ты добилась? Облила всех грязью, всех предала – а толку? Вот он, народ во всей красе! Пошуметь, всех во всем обвинить – и себе же хуже сделать!
АНЯ. Чувствую, насолил вам народ.
ЕВА. Никого я не предавала! А если правду про вас сказала – я ради ребенка на все готова!
Воронкин тем временем зашел в закрытый отсек. И вышел.
ВОРОНКИН. Ничего такого нет, чтобы взломать. (Осматривает пол). Как нарочно все сделано, чтобы не выбраться. Вопрос – зачем?
ЕВА (смотрит в окно – там, где отогнут край жести). Никого не видно. И не слышно. Так и останемся здесь… И умрем… (Плачет). И никогда я… больше… Толика своего… не увижу…
ПИРОЖНЫЙ. Прекрати истерику, и так тошно!
ВОРОНКИН. А ты не ори! Привык у себя в кабинете командовать! И вообще, кажется мне, ты далеко не все о себе рассказал. Чужим именем назвался – почему? Все-таки есть что скрывать?
ПИРОЖНЫЙ. А тебе?
АНЯ. Опять ищем причины, почему нас схватили? А может, тут никто ни при чем вообще? Просто – аномалия? У нас в Останкино был случай, человек пропал.
ВОРОНКИН. У вас в Останкино? Живешь там?
АНЯ. Рядом с телецентром. Там, говорят, вообще место мистическое, проклятое.
ВОРОНКИН. Трудно не согласиться.
АНЯ. Так вот, пропал человек у всех на глазах. Сидел в своей машине – и нету. Ни его, ни машины. Через сутки опять возник. А для него прошла одна секунда. Реальный случай!
ПИРОЖНЫЙ. Во-первых, он в своей машине был, а мы оказались в чужой! Во-вторых, я бы тоже хотел, чтобы для меня секунда прошла! А в-третьих, не надо мистики! А то договоримся, что нас, типа того, Бог наказал!
ЕВА (громко и неожиданно). Да!
Все смотрят на нее.
ЕВА. Да! Бог наказал, нет другого объяснения. Меня – точно наказал.
АНЯ. За что, Евочка? Ты только не плачь.
ЕВА. В шестнадцать лет забеременела. От одноклассника. Мама велела аборт сделать. Она в больнице медсестрой, там и сделали. Через год опять. От хорошего парня, мы пожениться хотели. И он вдруг: прости, у меня планы изменились, ребенок ни к чему… А у меня ни работы, ни денег… И я опять аборт… А потом был мужчина. Любила его – очень. Он неплохой был, но детей не хотел. А предохраняться не любил. Говорит: слишком ценю остроту ощущений. Ну, и я опять залетела. Он говорит: извини, или я, или… И я… Третий аборт. А потом пошли выкидыши. Думала, все, детей не будет. Лечилась. И вот Толик зародился. Удержался во мне, зацепился, солнышко мое, всеми ручками, всеми зубками, крохотуля мой…
ПИРОЖНЫЙ. У них зубы позже появляются…
АНЯ. Дайте рассказать человеку! (Еве). А от кого? От мужа?
ЕВА. Пошли они на хрен, все мужья, вместе взятые! Я с мужчинами дела больше не имею – ни в каком виде! В банк спермы обратилась, подобрали мне от мужчины с хорошим здоровьем… Растет мой Толик, живет – за всех остальных. Но их-то я – убила. Понимаете? Трех детей! У одного даже пол определили. Мальчик был. Я Максимкой его звала. Понимаете? Я убийца, я убила трех человек! И еще удивляюсь, что сюда попала!
ПИРОЖНЫЙ. Но мы-то не убийцы!
ВОРОНКИН. Значит, есть что-то другое. Ева права, что-то тут мистическое… Что Бог наказал, не знаю, не уверен. Я в этих вопросах – агностик.
ПИРОЖНЫЙ. А по-русски? Атеист, что ль?
ВОРОНКИН. Нет. Считаю, что есть Бог или нет Бога – одному Богу известно.
АНЯ. Сказал! Сам придумал?
ВОРОНКИН. Когда я не пишу романов, Анечка, я бываю неглупым человеком. А грех на мне, как и на Еве, тоже есть. И немалый. Я раньше увлекался активными видами спорта – горные лыжи, прыжки с парашютом, альпинизм. Пошли однажды с группой. До вершины осталось чуть-чуть, но тут ветер, температура резко упала. Решили вернуться. А Митя, друг мой, говорит: у меня второй такой возможности не будет, я пойду. И мы пошли. За час метров двести одолели. Но – залезли все-таки. Начали спускаться. А он уже не может. Я говорю: Митя, умрем! А он: я и так умру, у меня болезнь неизлечимая. Я, говорит, на эту гору давно хотел, но откладывал. А когда врачи сказали, решил – пойду. Хоть что-то успею перед смертью. Я ему говорю: ничего подобного, умрешь в теплой постели, а может, еще и не умрешь, мало ли, врачи ошибаются! А он: нет, брось меня. Не дотащишь. Тяжелый, кстати был, хоть и больной. Килограммов сто. Говорит: один спасешься, а оба – погибнем. И я… И я ушел.
ПИРОЖНЫЙ. И что? Действительно, погибли бы оба!
ВОРОНКИН. Преступления, Александр Михайлович… Или Виктор Петрович, как тебе больше нравится? … Преступления совершаются – (указывает себе на голову) – здесь! А я помню свои мысли. Жалко себя стало. Жить захотелось Думаю: сколько вина не выпито, сколько девушек не целовано… То есть – ладно бы думал о том, что не совершил чего-то…. Чего-то замечательного! Нет, я про вино и девушек! … И оставил друга Митю. На верную смерть. Главное, через метров десять откос был пологий, я катился до середины горы. То есть, если бы потащил Митю, мы бы вместе скатились.
ПИРОЖНЫЙ. И он бы умер в теплой постели. Я не понимаю, вам делать больше нечего? Надо думать, как выбраться отсюда, а вы… Стучать, кричать надо, есть же тут еще какие-то люди? (Кричит и стучит). Эй! Кто-нибудь! Отзовитесь! Есть там кто?
Тишина.
Трейлер затемняется (или поворачивается).
Пригорок. На нем благодушно расположились Бунчук, Вадя и Кича. Выпивают.
БУНЧУК. Сынок, ты реже мечи. Постеснялся бы при отце.
ВАДЯ. Я сам скоро отцом буду.
КИЧА (озирая окрестности). Не могу не заметить, насколько прекрасные у нас окрестности! Много вообще на свете красивых мест. Продам вот дом, куплю машину, трейлер. Бывают такие, там кабина прямо в трейлере.
ВАДЯ. Я в кино такой видел. Они там этих захватили… И они их везут… Девчонка там еще в туалете была… Он входит, а она сидит. «Закрой дверь, гад!» А потом приехали, а там вампиры. Они как начали их крошить! А какая там баба была! Со змеей такая! Вся прямо извивается!
КИЧА. Змея?
ВАДЯ. Баба!
БУНЧУК. Вадя, у тебя жена, какие еще бабы? (Киче). А куда бы ты поехал?
КИЧА. Да хоть куда! А то сидим в своей глуши – и ничего не знаем. Москва рядом, а я за всю жизнь в Третьяковской галерее не был.
ВАДЯ. А там чего?
КИЧА. Искусство там. Картины. Всякие… Типа «Джоконда». Или вот у бывшей моей картина висела, у мамы ее, «Грачи прилетели». Грустная картина. Прямо пробирает. Один раз она приходит, а я сижу и плачу. Ты чего, Иваныч? Опять пьяный? А я ей: Люся, это такая картина, что на нее трезвым смотреть невозможно! А она мне этой картиной – по голове! И все там порвала. Женщины искусства не понимают, у них на уме один только практицизм.
БУНЧУК. Люся? Ее же Любой звали?
КИЧА. Ну, Люба. Как бабу ни назови, она все равно – баба.
Тем временем Вадя нашел в смартфоне репродукцию картины «Грачи прилетели». Показывает Киче.
ВАДЯ. Она?
КИЧА. Точно! «Грачи», они самые! Вот техника на грани фантастики!
ВАДЯ. И никакой галереи не надо.
БУНЧУК (берет смартфон, смотрит). В самом деле, смотришь – и выпить тянет.
Выпивают.
БУНЧУК. Что галерея! Вон рощица – видите? На той горке. Я с рождения тут живу, а ни разу в этой роще не был.
КИЧА. И я не был.
ВАДЯ. Я был, но давно. Пацаном.
КИЧА. А кто нам мешает сходить?
БУНЧУК. Домой пора. Помидору на базар везти.
КИЧА. Ну, вези. Ясное дело, ты человек не свободный.
БУНЧУК. Это почему?
КИЧА. Потому что не ты правишь помидорой, а она тобой правит! И огурцы. И морковь. А ты только козыряешь: чего изволите, ваше помидорское сиятельство? Изволю тебя сожрать, чтобы ты жизни не увидел!
БУНЧУК (встает). Пойдем!
ВАДЯ. Куда?
БУНЧУК. Туда! В рощу!
В трейлере.
АНЯ. Я, конечно, ни в какую мистику не верю. Но странное совпадение. И Ева детей убила, и Игорь тоже человека… Не убил, но…
ВОРОНКИН. Убил. Я считаю – убил.
АНЯ. И я тоже.
ВОРОНКИН. Не верю.
АНЯ. Дело ваше. История банальная, на книгу не тянет. Влюбился один… Доставал – ужасно. Во все мои блоги влез. Я его баню, а он под другим именем. И я однажды не выдержала, написала: сдохни уже, надоел!
ПИРОЖНЫЙ. И он сдох?
АНЯ. Это не смешно.
ПИРОЖНЫЙ. А я и не смеюсь. Умер?
АНЯ. Да. С двенадцатого этажа…
ВОРОНКИН. Если человек психопат, то… Ты ни при чем, Анечка.
АНЯ. При чем. Я ведь сначала с ним заигрывала. Ну, так, для прикола. Надо было вовремя понять… И потом, я ни разу не попыталась увидеть его – вживую. А он просил. Написал: один раз встретимся, и я отстану. Я не захотела. Значит, на самом деле, мне навилось над ним издеваться.
ПИРОЖНЫЙ. Вообще-то даже уголовная статья есть – доведение до самоубийства.
ВОРОНКИН. В кодексе разбираешься?
ПИРОЖНЫЙ. Я юрист по образованию.
АНЯ. Вот так и получается, что все мы тут собрались – убийцы.
ПИРОЖНЫЙ. Кроме меня.
Все смотрят на него.
ПИРОЖНЫЙ. Чего уставились? Ну, предположим, я кого-то случайно… Ночью на трассе вам под колеса пьяный бомж выскочит – что вы успеете сделать? Меня оправдали сразу же, даже дело не заводили.
ВОРОНКИН. С юристом связываться – себе дороже.
ПИРОЖНЫЙ. Прекрати! Ну, хорошо, каждый из нас прямо или косвенно виноват. И что? Да нет на свете человека, который ни в чем не виноват! Это не повод нас хватать!
ЕВА. А почему тогда? За что?
АНЯ. Мне кажется…
Умолкает. Все смотрят на нее.
АНЯ. Нет, это слишком как-то нелепо… Дурацкая версия.
ВОРОНКИН. Мы рассматриваем любые версии, Аня.
АНЯ. Нет. Я даже не могу толком объяснить. Сейчас. Я еще подумаю. Сейчас.
Какое-то возвышение. На нем – Юля и Тамара Павловна.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Как сквозь землю провалились!
ЮЛЯ (берется за бок). Ох!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Это тебе кажется. Не может он на таком сроке шевелиться.
ЮЛЯ. Может! И все понимает! И видит, какой ужас вокруг!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Почему ужас, у нас нормальное место тут. Криминала почти нету.
ЮЛЯ. Именно, почти! А вон там – трасса. Вон там – железная дорога. Там – пруд, где в прошлом году какой-то дачник утонул. Я заранее так за ребенка боюсь, что по ночам не сплю.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Я за детей тоже боялась, а ничего, выросли. Дочери совсем взрослые, своей жизнью живут, Вадя тоже и женатый уже, и ребенка ждет.
ЮЛЯ. Да не ждет как раз, а шатается где-то! Может, он как раз сейчас под машину пьяный попал!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Тьфу ты, типун тебе на язык, какие вещи говоришь! Пойдем, к пруду, что ли, сходим.
Они уходят.
В трейлере.
АНЯ. Ладно. Попытаюсь сформулировать. Только не смейтесь. Есть одно совпадение… Мы все тут – одинокие люди. У меня никого нет, честно скажу, Ева без мужа, Александр Михайлович разводится, Игорь… Мне кажется, ты тоже один.
ВОРОНКИН. Теперь с тобой.
АНЯ. Я серьезно!
ВОРОНКИН. Вообще-то временно да, один.
ПИРОЖНЫЙ. И что? Кто-то нас засунул, чтобы мы тут переженились? Кто на ком?
ВОРОНКИН. Есть варианты!
ПИРОЖНЫЙ. Нет, Ева замечательная женщина, и детей я люблю, но…
ЕВА. Еще чего! Я же сказала: ни одного мужчину к себе близко не подпущу! У меня аллергия на мужчин, если хотите!
АНЯ (Воронкину). Игорь, вот ты рассказывал, в твоем романе, где жена мужа в подвал засадила…
ВОРОНКИН. «Смерть по собственному желанию».
АНЯ. Да. Она хотела, чтобы он сам, своим умом дошел – что нужно сделать. Может, над нами просто ставят такой социальный эксперимент? Тут – прослушка, камеры, они смотрят и ждут, когда мы сделаем правильный выбор.
ЕВА. Поженимся, что ли?
АНЯ. Не знаю. Не исключено.
Пирожный шарит везде, ищет камеры и микрофоны.
ПИРОЖНЫЙ. Ничего не вижу. А, вот что-то… (Выдергивает провод). Нет, но кто позволил? Что за эксперименты над людьми без нашего разрешения? Это подсудное дело!
ВОРОНКИН. Будто у нас кто-то боится подсудных дел.
ПИРОЖНЫЙ. Зачем?! Зачем это надо?
ВОРОНКИН. В любом случае – это шанс. Почему не попробовать?
ЕВА. Понарошку, что ли?
ВОРОНКИН. Понарошку – не засчитают.
ЕВА. А чего вы подмигиваете?
ВОРОНКИН. Ева, какая ты… Не подмигиваю. Не понарошку. Поняла меня?
ПИРОЖНЫЙ. Я по документам еще женатый.
ВОРОНКИН. Думаю, их интересуют не формальности, а отношения. Аня!
АНЯ. Слушаю.
ВОРОНКИН. Мы с тобой знаем друг друга несколько часов…
ПИРОЖНЫЙ. Почти сутки прошли!
ВОРОНКИН. Мы знаем друг друга недолго. Но мне с тобой удивительно… Хотел сказать – хорошо. Нет. Не просто хорошо. И легко, и трудно. Я как-то… Знаешь, я ведь пишу тоже нормальную книгу. Но мне всегда не хватало… Кого-то… Того, кто меня будет судить по гамбургскому счету. Кто мне скажет: Игорь, брось ты свое это криминальное фуфло, ты талантливый, пиши про людей, а не про трупы!
АНЯ. А если ты не талантливый?
ВОРОНКИН. Талантливый, Аня. Рядом с тобой – точно талантливый. Я с тобой – умнее, я… Я даже красивее себя чувствую.
АНЯ. Ты ничего. Симпатичный. Если честно, ты мне сразу понравился. Подумала: какой мужчина годный, жаль, что ерундой занимается.
ВОРОНКИН. То есть – ты готова попробовать?
АНЯ. Даже не знаю. Черт, волнуюсь, надо же! Сроду не волновалась, я вообще спокойная очень. То есть – будем вместе жить, будем… Ну, как обычно?
ВОРОНКИН. Да.
ПИРОЖНЫЙ. Вы что, вы вот это все – не шутя?
ВОРОНКИН. Нет. И тебе советую.
ЕВА. Если я смогу к ребенку попасть – хоть замуж, хоть об стенку головой. Согласна!
ПИРОЖНЫЙ. Я вообще-то предложения еще не делал.
ЕВА. Так делай! И посмотрим, что будет!
Трейлер затемняется. Или поворачивается.
Роща. В ней – Бунчук, Вадя и Кича.
КИЧА. Красота-то какая!
Вадя разливает водку, подает отцу и Киче.
КИЧА. Как-то нехорошо – без повода.
ВАДЯ. Красота – вот и повод.
КИЧА. Нет. Повод нужен личный. А красота – она и с нами красота, и без нас красота. Это – не личное.
БУНЧУК. Ошибаешься! Она не сама по себе. Она – с нами. Потому что мы – присуст… при-сут-ству-ем! Вот я есть. (Встает за дерево). А вот меня нет!
ВАДЯ. А я вижу!
КИЧА. На самом деле повод у нас имеется. И очень серьезный. Мы – выжили.
БУНЧУК. Удивил! У нас любой, кто родился, тот, считай, уже выжил. Вот – Вадя. Мы сестер твоих, Вадим, по плану завели. А ты у нас – неплановый.
ВАДЯ. Опа! Не хотели?
БУНЧУК. Не хотели, сынок.
ВАДЯ. Значит… меня бы тут… не было? Вокруг природа… Красота… Птички поют… Ты есть… Дядя Вова есть. А меня нет? (Плачет).
КИЧА. Не сбивайте с темы! Трейлер ведь без взрывчатки случайно оказался. А мог быть – с взрывчаткой. Мог рвануть. Мы рисковали. Мы стояли под смертью. Но выжили! Это – повод! За жизнь!
БУНЧУК. За жизнь!
ВАДЯ. За жизнь!
Выпивают.
БУНЧУК. А зачем?
КИЧА. Что зачем?
БУНЧУК. Зачем мы выжили? Вот в войну. Герои. Они воюют. Под смертью все время. Выживают. Чтобы добить врага. А мы для чего выжили?
ВАДЯ. Чтобы выпить.
КИЧА. Мы выжили, чтобы… (Голова его никнет, не слышно, что бормочет).
БУНЧУК. Говори ясней!
КИЧА (встряхивается, собирается с силами). Повторяю. Мы выжили, чтобы…
И опять его голова никнет.
ВАДЯ. Папа!
БУНЧУК. Чего?
ВАДЯ. Папа!
БУНЧУК. Чего?
ВАДЯ. Папа!
БУНЧУК. Да говори уже!
ВАДЯ. Папа, я не хочу жениться!
БУНЧУК. И правильно. Скажу по секрету. Как женишься, так кончится твоя жизнь. И будет это уже не твоя жизнь, а… Помидора! Не женись, сынок!
ВАДЯ. Не буду! Но я уже женатый.
БУНЧУК. И молодец! Женатый человек – правильный человек. Я вот был молодой – дурной. А женился – и сразу всё.
ВАДЯ. Что всё?
БУНЧУК. Всё. Сразу.
КИЧА (очнулся). Ничего! Ничего не было! И ничего нет. Мы – фантазия природы. Мы ей снимся.
БУНЧУК. Врешь. Я не снюсь. Я целую жизнь прожил. Реально.
КИЧА. Не было этого. Ничего не было. И даже сегодняшнего дня – не было. И нет.
ВАДЯ (смотрит в смартфон). Вот он, есть. Двадцать пятое, воскресенье.
КИЧА. Допустим. День прошел – что мы сделали? Там, в трейлере, погибают люди! Может, им туда газ пустили! Они умирают! Мы их спасли? Нет! Мы – звери и уроды!
ВАДЯ. Сейчас спасем! Куда идти?
БУНЧУК (машет рукой, показывая). Туда.
КИЧА (показывает в другую сторону). Туда!
ВАДЯ. Хорошо. Тогда ни тебе, папа, ни тебе, дядя Вова. Пойдем – туда!
Рукой прочеркивает воображаемый вектор, средний меж направлениями отца и Кичи.
Они уходят.
Потом бредут Юля и Тамара Павловна.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Георгий! Вадя!
ЮЛЯ. Вадя! Папа!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Георгий! Вадя! Кича!
ЮЛЯ. Вадя! Папа! Владимир Иванович!
В трейлере ужинают.
АНЯ. И плита есть, надо же! Вот бы путешествовать в таком трейлере!
ВОРОНКИН. Заметано. Москва-Владивосток. Свадебное путешествие.
ПИРОЖНЫЙ. Хорошая идея. Действительно, плюнуть на все, оставить себе на жизнь миллиона два-три. Как думаешь, Ева?
ЕВА. Три миллиона, если ни в чем себе не отказывать, на год хватит.
ПИРОЖНЫЙ. Я вообще-то в долларах имел в виду.
ЕВА. У тебя есть три миллиона долларов?
ПИРОЖНЫЙ (работает на невидимые камеры). Нет у меня ничего! То есть, на самом деле больше, но я от всего откажусь! Оставлю на карманные расходы. (На камеры). Но доступ у меня к этим деньгам только на свободе!
ЕВА. Ты кому?
ПИРОЖНЫЙ. А я знаю? … Свет надо экономить, а то в темноте совсем с ума сойдем.
АНЯ. Там свечки есть.
Она выходит в закрытую часть.
ВОРОНКИН. Если бы кто мне сказал, что я в таких нелепых обстоятельствах встречу свое счастье…
АНЯ (высовывается). Я все слышу! (И опять скрывается).
ПИРОЖНЫЙ. А я потерял свое счастье. (Взгляд на Еву). И опять нашел.
ЕВА. Да ладно тебе. (В камеры). Когда уже нас отпустят?
ВОРОНКИН. Наверно, хотят довести эксперимент до конца!
Аня несет зажженную свечку.
АНЯ. А вот и свечечка. (Выключает электрический свет). Будем экономить. Уютно как!
ЕВА (Воронкину). До конца – это ты что имеешь в виду? Писатель, да? Фантазия разыгралась, да?
ВОРОНКИН. Ева, ты сказала, что ради ребенка готова на все.
ЕВА. Да, на все, кроме… Хотя… Если надо…
Молчат. Смотрят на свечу.
ПИРОЖНЫЙ. Почему эти люди нас не открыли, вот что странно. Те, которые утром были. Чего боялись?
АНЯ. Подумали, что нас враги заслали. Троянский конь, помните? А у нас – троянский трейлер.
ПИРОЖНЫЙ. Какие враги? Кто кому враг, что за ерунда?
ЕВА. Я враг. Когда откроют, я им все скажу. Я их убивать буду за такие вещи!
ПИРОЖНЫЙ (остерегающе). Ева!
ЕВА. Извините. Погорячилась. Эмоция накатила.
АНЯ. Почему-то захотелось спеть.
ВОРОНКИН. Так пой.
АНЯ. Давайте вместе. Что-нибудь общее, народное.
Она начинает. Другие постепенно подхватывают.
Трейлер затемняется или поворачивается.
Медленно бредут Бунчук, Вадя и Кича. Они держатся друг за друга.
С другой стороны появляются Юля и Тамара Павловна.
ЮЛЯ. Вадя! (Подбегает, обнимает, целует). Живой?
Вадя что-то мычит и кивает. Юля влепляет ему пощечину и тащит за кулисы.
БУНЧУК (поднимет руки). Тамара, не надо! Сам пойду!
Поспешно удаляется, Тамара Павловна – за ним.
КИЧА. Опять один. Как и всегда в этой жизни.
Смотрит в одну сторону, в другую, выбирает направление. Идет к авансцене. Стоит и смотрит в зал. Отрицательно качает головой. Поворачивается и уходит.
Ночь. Трейлер.
Теперь виден отсек, где туалет, кухня и т.п. Здесь – Пирожный и Ева.
ЕВА. И где тут спать?
ПИРОЖНЫЙ. Вот – раскладушка. И матрас есть. Разместимся. Где хочешь?
ЕВА (садится на матрас, смотрит снизу). Тут. (Встает, садится на раскладушку). Нет, тут. И вообще, не до сна мне.
ПИРОЖНЫЙ. Мне тоже. (Садится рядом). Вот объясни. Делаешь для женщины все. Буквально все. А она… Я вот, врать не буду, кое-что по жизни совершил… Не то, что надо. Прилипали денежки к моим рукам, да, прилипали. Но я разве для себя? Я поесть вовремя не успеваю, ношу одну рубашку всю неделю, сменить некогда, я… Обидно, понимаешь?
ЕВА (думает о своем). А вдруг там никого нет?
ПИРОЖНЫЙ. Где?
ЕВА. Там, снаружи. Были же какие-то люди, а сейчас – полная тишина. Может, там был взрыв какой-то? Эпидемия? И никого уже не осталось. Только мы.
ПИРОЖНЫЙ. За что нам такая честь?
ЕВА. Да ни за что. Кто-то узнал, что всем трендец, ну, и спас, кого можно. Кто рядом был, того и спасли.
ПИРОЖНЫЙ. Тогда ты будешь родоначальницей нового человечества. Недаром же – Ева.
ЕВА. Не надо мне человечества. Мне Толик нужен!
Пауза.
ПИРОЖНЫЙ. Ты говоришь, у тебя на мужчин аллергия. А я вот рядом сижу – и ничего. И сыпью не покрываешься, и одышки нет. Лицо чистое, дыхание ровное.
ЕВА. Сама удивляюсь. Знаешь, а у меня ведь брат еще был. Павлик. Он и есть, но он… В тюрьме. По глупости, мотоцикл угнал. Мы ровесники почти. А жили в детстве с мамой в маленьком доме, в пригороде. Почти деревня. По вечерам тихо. Я любила – выйдешь на крыльцо, оно еще теплое от солнышка, сядешь и сидишь. Просто так. А Павлик выйдет тоже, сядет рядом… Мы обнимемся… И сидим. И молчим. И вот, знаешь, я уже большую жизнь прожила, тридцать пять лет уже, а смотрю назад, в прошлое – что у меня там было самое лучшее, самое замечательное? И ведь много чего было – и молодые люди интересные, и подруги, и… Да и работу свою люблю иногда. Отдыхать на море ездила в Черногорию, в Турцию, в Париже была с одним другом… Короче, много чего было. А спроси меня, когда я была самая счастливая? И я сразу вспоминаю, как сидела я на крыльце с братиком. И так было хорошо, и ничего ни от кого не надо, и от меня тоже никто ничего… (Утирает глаза).
ПИРОЖНЫЙ. И у меня брат есть. Но мы с ним в напряге, он гордый и бедный. Причем нарочно бедный, у него и мозги есть, и все… Не ладим. У меня как началась эта ерунда с женой, я запрусь иногда в кабинете после работы, выпиваю – и хочется с кем-то поговорить. В телефоне миллион номеров. А позвонить некому… Чтобы по душам… Даже брату не могу. Не поймет. Тысячи людей вокруг, а я один, как…
Очень осторожно обнимает Еву за плечи.
Они сидят и смотрят перед собой.
Отсек затемняется.
Высвечивается та часть, где Воронкин и Аня. Они на постели – Воронкин лежит, Аня сидит, прикрывшись одеялом.
АНЯ. Напишешь теперь роман «Смерть в трейлере».
ВОРОНКИН. «Любовь в трейлере». Я теперь буду только про любовь. В каждом названии это слово будет. «Любовь в трейлере», «Любовь на Гавайях», «Любовь под парусом»…
АНЯ. Это ты уже маршруты намечаешь? Заманиваешь?
ВОРОНКИН. Заманиваю.
АНЯ. А почему ты один? Семья была когда-то?
ВОРОНКИН. Была… И я уже не один.
АНЯ. Да ладно! А зачем столько романов написал? Славы все равно нет, сейчас никто писателей не знает. Ну, два-три имени. Деньги?
ВОРОНКИН. Деньги, да. Но главное – нравится. Я просто люблю сочинять. Придумывать.
АНЯ. Придумай – что происходит? Почему мы здесь? Для чего?
ВОРОНКИН. Для того, чтобы любить друг друга.
Пауза.
АНЯ. Нет. Я думаю, тут что-то другое.
ВОРОНКИН. Новая версия?
АНЯ. Типа того. Не версия, а… Просто – размышляю. Мы вот жили – и каждый понимал, что к чему. Не всё, но – в пределах необходимости, так скажем. Или, еще точнее, каждый выстраивал вокруг себя тот мир, который ему понятен.
ВОРОНКИН. Тебе точно двадцать лет?
АНЯ. Точно.
ВОРОНКИН. А откуда умная такая? В кого?
АНЯ. В себя. Может, кому-то понадобилось, чтобы с нами произошло что-то непонятное? Что-то необъяснимое?
ВОРОНКИН. Кому?
АНЯ. Неважно.
ВОРОНКИН. Хорошо. А зачем?
АНЯ. Чтобы мы что-то новое поняли. Я вот думала, что я гениальная… Ну, или очень умненькая девочка. А поняла, что хочу замуж.
ВОРОНКИН. За меня?
АНЯ. Не обязательно. Нет, ты приятный, ты классный мужик. Лучший из всех, кто у меня был.
ВОРОНКИН. Спасибо. Наверно, ты права. Я вот тоже понял, что хочу написать нормальный роман. И жениться.
АНЯ. Трейлер знаешь, от какого слова? Трейл по-английски – тащить. Он нас притащил в какое-то другое измерение.
ВОРОНКИН. Мне в нем нравится. Иди ко мне.
Аня ложится рядом. Они обнимаются.
АНЯ. На самом деле нас и так что-то куда-то тащит. Всегда. Нам кажется, что мы сами, что у нас мотор, мы его заводим, и – поехали, куда хотим. А мотора нет. Есть прицеп, трейлер. Куда тебя тащит, туда и едешь.
ВОРОНКИН. Ничего подобного. Вот выйдем отсюда – стану твоим мотором. И потащу…
АНЯ. Куда? На Гавайи? Я ведь не об этом.
ВОРОНКИН. А о чем?
Аня не отвечает.
Затемнение.
Ночь, гроза.
Кромешная темнота.
Светает.
Трейлер бесследно исчез.
Бунчук тащит со двора ящики, корзины.
Появляется Кича. Молча смотрит.
БУНЧУК. Не стой над душой, Кича. Я с утра не похмеляюсь!
КИЧА. И я не похмеляюсь. Но подлечиться надо, Бунчук.
БУНЧУК. Уйди!
КИЧА. Вопрос жизни и смерти. Ведь самому плохо. Сердце колотится? Голова болит?
Бунчук берется за сердце, за голову. Прислушивается. Но тут выходит Тамара Павловна, и он опять берется за работу.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Куда собрался? Понедельник на дворе!
БУНЧУК. В понедельник люди тоже кушать хотят.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Базар как называется? Ярмарка выходного дня! А в будни туда не пускают.
БУНЧУК. А мы на другой базар поедем. Который в будни работает.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Да все равно уже помидора повяла, огурцы скукожились, морковь пожухла.
БУНЧУК. Ничего не пожухло, вот, глянь! (Показывает огурец). Отличный огурец. Прямо как огурчик!
КИЧА. Таким и закусить приятно.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Кича, иди домой!
КИЧА. Не могу, Тамара Павловна. Сюда еще хватило сил дойти, а обратно… Не получится. Помираю я, Тома.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Сам виноват. И моих мужиков с пути сбил. Георгий, по любому ты с похмелья, тебе за руль нельзя.
БУНЧУК. Вадя поведет. У него организм молодой, все за ночь переварил, следа не осталось.
Тут как раз выходит Вадя. На ходу, оглядываясь, кричит.
ВАДЯ. Хватит уже, Юля, я все понял!
Выходит Юля.
ЮЛЯ. А я при всех говорю: еще раз выпьешь – развод!
ВАДЯ. Ну, ты, знаешь… Я понимаю, если – напиться. Не напьюсь, обещаю. А чтобы даже не выпить…
ЮЛЯ. Я сказала!
ВАДЯ. Хорошо, хорошо! Опять, что ли, ночью дождь был?
КИЧА. Еще какой. И гром, и молния. (Бунчуку, негромко). Бунчук… Георгий…
БУНЧУК. Через пять минут зайди за сарай.
Кича ринулся.
БУНЧУК. Стой! Через пять минут, я сказал! И крУгом, не прямо, чтобы не заметили.
КИЧА. Так точно!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Это вы о чем?
КИЧА. Да так… Обсуждаем, что для урожая хорошо, когда дожди идут.
ВАДЯ (идет к Юле). Юля…
ЮЛЯ. Отойди, я с тобой не разговариваю!
Появляется Полицейский.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Здравствуйте!
Все молча смотрят на него.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Люди говорят, что видели тут…
ЮЛЯ. Делать им нечего, вот и говорят.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Да я ни в чем не обвиняю. Просто – выяснить хочу.
БУНЧУК. Насчет чего?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Недоразумение вышло.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. У нас вся жизнь – недоразумение. Помидору вон второй день на базар вывезти не можем.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Значит, ничего такого не заметили?
ЮЛЯ. Нет, сказали же вам!
КИЧА. А что мы должны были заметить? Если не секрет?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Да мне как раз сказали – не распространяться. Я в поселке спрашивал, там не было, а у вас, говорят, будто бы было.
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Кто говорит? Бабушка Дарья, что ли? Ерёмичева? Эта бабушка, я вам скажу, она еще с моей мамой собачилась и зло держит на нашу семью! И болтает про нас при каждом любом случае! То есть – врет!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ерёмичева? Нет, такой не помню.
БУНЧУК. Кто бы ни сказал – все вранье! Нам все завидуют, что хорошо живем!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Значит, не видели?
ВАДЯ. А правду говорят, вам зарплату повысили? (Посматривая на Юлю). Поступить, что ли, к вам? Место в общежитии дадите?
Юля пожимает плечами и отворачивается. Вадя доволен. Полицейский осматривает дорогу. Достает телефон.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Это я. Осмотрел, никаких следов. (Смотрит на присутствующих). Говорят, что не видели. А как я проверю? Ладно, хорошо. А куда? Понял.
С этими словами – уходит. Все смотрят друг на друга.
КИЧА. Это чего такое было?
ЮЛЯ. Ничего не было!
ТАМАРА ПАВЛОВНА. Вот именно! Чего стоим? Вадя, заводи грузовик, подгоняй сюда! На базар поедем!
Алексей Слаповский 